Светлана Кекова

Стихотворения

Об авторе: Кекова Светлана Васильевна – поэт, член Союза российских писателей. Родилась на Сахалине, окончила филфак Саратовского государственного университета. Автор многих поэтических сборников и нескольких литературоведческих книг, в том числе посвященных творчеству Николая Заболоцкого и Арсения Тарковского. Стихи переводились на многие европейские языки. Лауреат нескольких литературных премий, в том числе Патриаршей премии, Новой Пушкинской и премии Международного Славянского литературного форума «Золотой Витязь». Д-р филол. наук, профессор кафедры гуманитарных дисциплин Саратовской государственной консерватории.

* * *
Человеку неловко,
что отбились от рук
жук и Божья коровка,
крестоносец-паук,

и улитка в затворе
(как предсказывал Кант),
рыбы-ангелы в море,
богомол-дилетант.

Снится нам, неофитам,
мотылёк – как Аллах
с неземным алфавитом
на блестящих крылах,

снятся сфинксы, химеры,
послесловья к судьбе –
то ли символы веры,
то ли вещи-в-себе,

то ли это движенье
стекловидной реки.
где живут отраженья –
жалких слов двойники,

то ль сияние истин
возникает во мгле
сквозь мозаику листьев
на осенней земле…

* * *
Внезапно рыбы покажут спины
и вновь в морские уйдут глубины.
Держа в объятиях круг гончарный,
идёт по миру владыка глины.

Он молча мир созерцает тварный,
он слышит – поезд гремит товарный,
а в небе месяц висит двурогий.
и лист грызёт шелкопряд непарный.

Идёт по миру гончар убогий,
его, наверно, зовут Евлогий,
скрывая жизни запас недельный,
за ним шагает сосуд скудельный.

Взошёл Евлогий на холм пологий,
увидел сверху свой путь опасный –
и обнял нежно кривой, безногий
сосуд скудельный из глины красной…

* * *
Стало слово бледным и бессильным,
истрепалось, плача и греша…
По дворам, по переулкам пыльным
с кем скиталась ты, моя душа?

С кем ты хлеб отравленный делила,
с кем вино прокисшее пила,
и кого от смерти исцелила
плоть твоя и белых два крыла?

Ангел светлый, нищенка и скряга,
что ты копишь жизнь на чёрный день?
Всё сгорит – и мысли, и бумага,
расцветёт персидская сирень.

И она твоей душе сожжённой
дверь откроет в самый лучший сад,
где горит огонь, преображённый
в несказанный свет и аромат.

Крестный ход

1.
В Саратове по улице Советской
я шла в толпе, орех сжимая грецкий
в своей руке, и думала о том,
что вот – вокруг меня чужие люди,
и если кто-то голову на блюде
несёт Иродиаде, я крестом
себя смогу спасти от поруганья.
Я шла в толпе, и слышала рыданья,
и смех, и брань у входа в магазин,
где прятались раввин и муэдзин.

2.
По улице, как новые арийцы,
шли блудники, лжецы, детоубийцы,
в нарядных платьях, стильных пиджаках,
с цветами и айфонами в руках,
и я средь них – не лучше их, а хуже,
шла под зонтом и отражалась в луже.
Стежками дождь пространство дня прошил.
И я смешалась с теми, кто грешил,
кто грех любил, как шоколад и кофе,
кто помогал убийцам на Голгофе.

3.
Но вот вопрос: куда спешат они?
Туда ли, где рекламные огни
неистовым мельканьем и свеченьем
всех призывают к новым развлеченьям?
Блестят витрины, огоньки машин…
На перекрёстке тополь, как кувшин,
стоит один со светофором рядом,
следит за нашим призрачным парадом.

4.
И вдруг навстречу тем, кто любит грех,
кто разгрызает время, как орех,
в Саратове, по улице Соборной
смиренники идут и простецы,
святые жены, матери, отцы,
и с ними образ – Спас Нерукотворный.
Они идут – не час идут, не год,
и каждый видит этот Крестный ход,
и возле Липок – там, на стадионе,
встал из руин нерукотворный храм,
и ангелы видны на небе нам,
и апокалиптические кони.

5.
А Бог дождит на грешных и смиренных,
на гениальных и обыкновенных,
промокли гордецы и мудрецы,
глупцы, ленивцы, нищие, купцы
и все потомки Евы и Адама
от океана и до океана.

* * *
Стало время грустной повестью,
обрело второе имя…
Человек с сожжённой совестью
бродит в Иерусалиме

мимо храма Воскресения,
мимо памятного сада
без надежды на спасение
из прижизненного ада.

Жизнь на удочку не ловится
у наследника Адама –
он возьмёт да остановится
у стены Второго Храма.

Лбом о камень мёртвый стукнется –
задрожит листвой осина…
Как судьба его аукнется
в судьбах дочери и сына?

Он потом пройдёт, как водится,
сквозь волну сухого жара
от Гробницы Богородицы
до восточного базара.

Мальчик

Однажды внимательный мальчик прочёл
не сказку, а притчу про мух и про пчёл,
и вот, глубочайшего смысла полна,
ему полюбилась она.

Теперь он следит не за боем быков –
вникает в любовные игры жуков
и видит за ними, в дали голубой,
что будет со мной и тобой.

А муха, в боях нагуляв аппетит,
одна над поверхностью жизни летит,
и видит её удивительный глаз
и небо, и землю, и нас.

На синей земле по зелёным холмам
рассыпаны Богом цветы.
Струится от чашечек роз
фимиам,
как знаменье их чистоты.

Но мухе не нужен цветочный нектар –
души расцветающей тающий жар,
ей нравится падаль, гнильё и навоз,
а вовсе не запахи роз.

…Как пышно сирень в это лето цвела!
Забором был сад обнесён.
И сладкий нектар собирала пчела,
забыв обо всём, обо всём.

А рядышком сёстры трудились её,
и мальчик сидел на крыльце.
На ветхом заборе светилось бельё,
как слёзы на детском лице.

– Но кто же, скажи, эти притчи поймёт?
–Лишь тот, кто нуждается в них.
Есть люди, как пчёлы, творящие мёд
в жилищах своих восковых.

Есть люди, чьи души похожи на мух,
их зренье – как шар, как парабола – слух,
их цепкие лапки оставят следы
на всём – от еды до беды.

А мальчик сидит на ступеньке крыльца,
и видит он мать свою, видит отца,
какую-то видит старуху…
Он знает, что смерть далека и близка,
как этот забор –
и опять от виска
он гонит жужжащую муху.

* * *
Как мир огромен,
как ребёнок мал!
Но мир его на удочку поймал –
плотву святую, рыбку золотую.
Закончим мысль.
Поставим запятую.

Но мысль, как разноцветный попугай,
сидит на ветке,
смотрит круглым глазом
и хочет съесть
весь мир подлунный
разом –
расхожий корм ты ей не предлагай.

Ты ей не верь.
Она издалека
начнёт рассказ про всё, что есть на свете –
про удочку,
про сеть,
про рыбака,
про то, что жизнь – великая река,
где молча рыбы плавают и дети.

* * *
В небе облако кажется овном –
и глядят на него рыбаки,
разместившись в пространстве огромном
у огромной, как время, реки.

Каждый удочку хочет закинуть
в эту реку, в прозрачную муть,
чтобы смерть от себя отодвинуть,
уничтожить её, обмануть.

Натянулась прозрачная леска,
и под воду ушёл поплавок…
Рыба, полная шума и блеска,
у твоих изгибается ног.

Вся она – как икона в окладе
и как будто к молитве зовёт,
только просит сама о пощаде,
округляя свой маленький рот.

И, забыв обо всём от восторга,
ты твердишь, как молитву, слова:
окунь, щука, сазан, краснопёрка,
небо, облако, звёзды, трава…

Чернильница

«Что мы в этой жизни видели
и на что её истратили?» –
вопрошают небожители
и простые обыватели.

Между франками и галлами,
между англами и саксами
парусами бредят алыми
белые страницы с кляксами.

Отдыхает мыло в мыльнице
от немыслимого бремени,
нет уже чернил в чернильнице,
чтоб писать о нашем времени.

Все сюжеты перепутаны,
тайны мира перепрятаны,
кончен год с его минутами,
снами, памятными датами.

И сосулькам плакать хочется:
время выдалось суровое…
Только эта жизнь закончится
и настанет время новое.

Есть такое подозрение:
мы не будем там унылыми,
обретя иное зрение
и чернильницу с чернилами.

* * *
На Судище Страшнем святые стоят и грешники,
гордецы, юроды,
………………..молчальники, пересмешники,

а одна из плакальщиц в юбке простой и кофточке
у реки сидит,
………………..чьи-то белые моет косточки.

Обрастают косточки плотью живою, жилами,
реют, словно аисты,
………………..ангелы над могилами,

восстают из праха лжецы, чернецы и ратники,
правдолюбцы-нищие
………………..и богачи-развратники,

и обретший заново чресла свои и лядвии
человек
……….увидел,
………………..что мир раскололся надвое.

Новый день берёзы встречают распевом знаменным…
Что же делать мне
………………..с нераскаянным сердцем каменным?

Лишь взывать к Создателю в холоде или в зное:
дай мне, Господи,
………..сердце новое,
…………………..плотяное!

Саранча

……..…И воздам вам за те годы, которые
……..пожирали саранча, черви, жуки и
……..гусеницы, великое войско Моё,
……..которое послал Я на вас… Иоиль, 2: 25

Груз событий никак не осилю
я – разбитый, пустой водоём,
знаю только, что весть Иоилю
дал Господь о народе своём.

«Мой народ, – Он сказал, – словно пламя,
нет ни счёта ему, ни числа.
Ад – его сокровенное знамя,
смерть – подножье его ремесла:

разрушаются крепости плоти,
и бледнеют окружия лиц,
от коней его, страшных в работе,
и от стука его колесниц.

Ищут пищи на выжженном склоне
лев и заяц, телец и олень.
Вострубите трубой на Сионе,
ибо к вам приближается День

в одеянье тумана и мрака,
День, похожий на вихрь в ноябре,
и сирена вдали, как собака,
на Святой завывает горе.

Плачьте, делатели и умельцы
о своём виноградном вине,
и рыдайте всю ночь, земледельцы,
о пшенице и о ячмене.

Вы, священники Дома Господня,
стойте в плаче своём до конца
и, постясь, раздирайте сегодня
не одежды свои, а сердца.

И тогда отзову от работы
я великое войско Моё –
саранчи остановятся роты,
и к копью прислонится копьё.

Я пошлю драгоценную влагу
на просторы сожжённых полей,
я направлю страданья ко благу
и верну вам вино и елей.

Будут нивы последние сжаты,
в церковь верные хлеб принесут,
и в долине Иосафата
соберутся народы на Суд».