Геннадий Калашников

Родившийся на границе

(О книге Юрия Крылова)

Юрий Крылов. «ЗЛАТОУСТ» (Некоторые тексты). «Русский Гулливер». Москва. 2023.

Многомерным словом назвал свою книгу Юрий Крылов. Здесь и златоуст – человек, умеющий красно говорить, здесь и конкретное воплощение этого человека – Иоанн Златоуст с его «златокованной трубой», здесь и знаменитый город на Урале с его заводами и дымными трубами.

Имя этого города со всеми его аллюзиями и легло в основу книги Юрия Крылова. И Златоуст здесь не только географическая точка на карте, это духовная основа книги, можно сказать – творческая родина автора.

Не очень большая по объему книга с пунктуальной и несколько ироничной серьезностью разбита на главы, как бы подчеркивая слитное звучание вошедших в нее и стихов, и прозы, и переводов – пристрастных, с отчетливым авторским тавром переводчика, – и забавно-гротескных апокрифов из жизни отечественных классиков, и не менее гротескной, исполненной причудливых фантазмов «Якутской повести».
В предисловии к «Златоусту» Анатолий Найман пишет о необъяснимой природе поэзии, о ее неуловимой, но отчетливо явственной сути. И в связи с этим пытается выявить поэтику Юрия Крылова, которая «…возникает из наложения одной на другую двух природ образности: заимствованной у реальности – и галлюнативной».
Подобное предположение имеет основания, многие стихи книги кажутся визионерскими видениями, галлюцинациями, пересказом сновидений.

Тем не менее, это подлинная поэтическая речь, а не замысловатый словесный ребус. Здесь отчетливо видно наложение друг на друга множества смысловых пластов, образующих новый «крыловский» смысл.
К слову сказать, порой подобные напластования с трудом поддаются расшифровке. Словно автор запер перед читателем дверь. И не то чтобы он не дал к этой двери ключа – наоборот, он лукаво предложил множество ключей, попробуй, мол, найди тот, который подходит.
В подобной ситуации скрыта явная полемическая составляющая, возможно, бессознательно возникшая у поэта. И суть ее в извечном противостоянии алгебры и гармонии. Поэт, несомненно, на стороне гармонии: поэтическое высказывание – неразложимое целое, оно суггестивно и непредсказуемо в своей логике, и надо принять его, как заклинание, молитву, обрядовое песнопение, которое своим ритмом, тонкими вибрациями и создает поэтическую ткань. А для этого совсем необязательна, даже противопоказана поэтическая гладкопись, опрятная версификационная техника.

И при таком подходе «неожиданные сбои ритма, произвольное смешение стихотворных размеров, смелое синкопирование», по замечанию автора послесловия (как видим, в книге все всерьез, она снабжена не только предисловием, но и послесловием) Владимира Лидского, становятся органичной составляющей поэтики Юрия Крылова.
Он, родившийся, по его словам, «на границе», на уральском разломе-разделе материка на Европу и Азию, на ней и остается. На границе реальности и сновидения, точного слова и шаманского бормотания, суровой прозы и игры воображения, на границе миров…
Так что эти «изъяны» суть достоинства стихов. Кроме всего прочего, они прямо указывают на озорное, игровое начало этой поэтики.
Говоря проще, эти стихи интересно читать, следить за их аллюзиями, радоваться эху стихов других поэтов, от классиков до современников, вглядываться в словесные парадоксы и сознательные нарушения неких канонов, перенастройку оптики в одном и том же стихотворении. А что может быть лучше для стихов?
И особенно отчетливо это игровое начало явлено в прозе (назовем это так) сборника. «Федор Михайлович с Некрасовым на пару метали кости. Проигрывался в дым Достоевский». Разумеется, совершенно абсурдная ситуация, заставляющая вспомнить Хармса: «Однажды Пушкин стрелялся с Гоголем…».
Но сквозь этот гротеск просвечивает и непреложная реальность – оба писателя были азартными игроками, и ситуация, если вдуматься, не столь и абсурдна. Опять игра, некое скоморошество, дурашливость, но с двойным, а то
и с тройным дном. Все это справедливо и для других апокрифов автора.
Сложнее дело обстоит с переводами. Юрий Крылов активный и ответственный переводчик. И уж он-то знает, что главное – донести дух переводимого стихотворения, передать дыхание его автора, при этом устраниться самому, подчинить себя чужому голосу.
Думается, что переводы, вошедшие в книгу, несколько отступают от этих принципов. Возможно, это мое субъективное восприятие, но в них отчетливо слышится голос переводчика. А вернее, голос поэта Юрия Крылова. Вот начало перевода из Акимицу Танака (экие экзотические авторы, однако):

Разве это не о самом переводчике идет речь? Вернее, о избранных им для себя поэтических законах. О конвульсиях, спазмах, физиологии рождения слова, заикании, как принципе, сломе поэтического канона.
Переводчик выбирает для перевода то, что ему близко, с чем он чувствует, по словам Гёте, «избирательное сродство». В отборе переводов для этой книги автор, по-моему, совершенно сознательно выбрал стихи с «двухголосием» – голос поэта и голос поэта-переводчика. И это абсолютно органическое включение в структуру сборника.
«Златоуст» – дебют Юрия Крылова. Что, конечно, несколько странно для сложившегося и признанного поэта, чей голос давно звучит в современной поэзии.
Но дебют, так дебют! Остается только ждать столь же мощного и весомого продолжения.

Примечание:
Геннадий Калашников – поэт, прозаик, редактор. Публиковался в журналах «Юность», «Новый мир», «Знамя», «Октябрь», «Дружба народов», «Грани», «Плавучий мост» и др.. Живет в Москве.