Евгений Степанов

В эти дни

Об авторе: Поэт, прозаик, публицист, издатель, режиссер, автор полнометражных фильмов «Христос-Человечество» и «Основной вопрос». Родился в 1964 г. в Москве. Окончил факультет иностранных языков Тамбовского педагогического института и аспирантуру МГУ им. М. В. Ломоносова. Канд. филол. наук. Печатается с 1981 г. Публиковался в центральной периодике. Автор нескольких книг стихов, вышедших в России, США, Болгарии, Румынии, Венгрии, а также книг прозы и научных монографий. Издатель-главный редактор журналов «Дети Ра», «Зинзивер», «Футурум АРТ», «Зарубежные записки», газет «Литературные известия», «Поэтоград» и координатор портала «Читальный зал». Лауреат премии им. А. Дельвига «Литературной газеты» и премий журналов «Нева» и «Сура». Руководитель Союза писателей ХХI века и издательства «Вест-Консалтинг».
Живет в Москве и поселке Быково (Московская область).

Мы

Это вам – фуршеты, фестивали,
Премии, тропинки на Парнас…
Эти времена для вас настали.
Что же, я порадуюсь за вас.

Это мне – чеснок растить на грядке,
Черри в парнике пасынковать.
Это мне – стихи кропать в тетрадке,
А потом выбрасывать тетрадь.

Люди – в большинстве своем – достойны
Пряников, а получают плеть.
Нам – идти сквозь тяготы и войны.
Нам – и жить, и петь, и умереть.

Осеннее Кусково

Деревья взлетают всё выше и выше.
Высокие кроны, как пики, остры.
И топают листья, как жирные мыши,
Спешащие в крепость бетонной норы.

Я снова один. Мне понятны изгои.
Бродячее сердце дрожит на юру.
И время опять на дворе не благое,
Но мне и такое пришлось ко двору.

Во дворе

…И ещё одного обломала эпоха,
А точней, не эпоха, а черт знает что.
Вот он вышел во дворик, поэт-выпивоха,
В этом некогда классном (от Зайца!) пальто.

Вот он вышел. И сел покурить на скамейку.
И ему тяжело, а, быть может, начхать,
Что он вновь накропал р я д о в у ю статейку.
Всё равно все статейки выходят в печать.

И ему тяжело, тяжело не на шутку,
Оттого, что когда пробудится Москва,
Он поймает такси (а точнее, попутку)
И проводит дружков из немого «Ш-2».

А пока он дымит. И ему трудновато
Уяснить – почему, кто и что здесь виной, –
Жизнь сложилась не так, как мечтал он когда-то. –
По-другому чуть-чуть. И не будет иной.

Течение

Проступки, глупости, осечки,
Скулёж трусливый – стыд и срам.
Кусок дерьма плывет по речке.
Точней сказать – плыву я сам.
А кот мяучит на крылечке.
А леший бродит по лесам.

В эти дни

Только боль-и-страдания,
Только слёзы одни.
Никакого желания
Говорить в эти дни.

Бес лютует пожарищем,
Кровожаден, упрям.
Что скажу я товарищам,
Плачущим матерям?

Что скажу я заплаканным
Детям? Всюду – беда.
А священникам, дьяконам
Много нынче труда.

А человек глядит в окно

Эпоха войн и пандемий…
У человека боль во взгляде.
Со всех сторон кричат: – Убий!
Со всех сторон кричат: – Укради!

Эпоха… Страшно и темно –
Как будто день грядёт последний.
А человек глядит в окно.
И слушать не желает бредней.

Как было

Своё получит каждый без лишних слов и фраз.
Скупой заплатит дважды. А щедрый – двадцать раз.

Своё получим все мы, и пряник свой, и плеть.
Кто знают – будут немы. Незнающим – трындеть.

Мы все своё получим, герой и лизоблюд.
А деспотам подлючим осанну пропоют.

А гения, светило лишат последних благ.
Все будет так, как было. А, может быть, не так.

Мой путь

Доводят до апатии, не радуют меня
Все эти ваши партии и ваша болтовня.

Ни с этими, ни с теми я, мне проще – одному.
И никакая премия мне, право, ни к чему.

Но радуют высокая, красивая сосна,
И кошка желтоокая, и девушка одна.

И оживаю вроде я, как травы по весне,
И тихая мелодия опять звучит во мне.

Глоток

Трава похожа на слова. Лужайка может быть трибуной.
Слова похожи на дрова, горящие в печи чугунной.

Гюрза похожа на подлюг, поющих песнь любви тирану.
Глаза похожи на испуг, на крик беспомощный, на рану.

А жизнь (я ранее не знал) похожа на глоток абсента.
А смерть похожа на финал; раз-два – и финишная лента.

Рассвет, похожий на закат. Закат, похожий на свободу.
А дачный сад на Райский сад похож мечте моей в угоду.

Дороги

Америка, Германия, Балканы…
Дороги далеки и непрестанны,
Куда-то все идём-бредём.
И лишь во снах мы видим дом.

А дома сосны высоки,
А дома реки глубоки,
И топоры
Остры.

Ночной поселок

Соседский лает алабай, ночную сотрясая тьму.
Посёлок, ёкарный бабай, свои лабает «звуки му».

Нет передышки комару – со мной он бьётся по-мужски.
А время, точно кенгуру, крутые делает прыжки.

Ни воли, ни покоя нет. А «звуки му» звучат, звучат.
Я знаю: трепетный рассвет похож на пепельный закат.

Дорога

И всё до одури знакомо.
Всё воротилось восвояси.
И только секретарь райкома
Отныне в рясе.

Такая грешная, пустая
И безутешная дорога.
А что же делать? Жить – мечтая
И веря в Бога.

Автопортретик

И жить, и сметь, и рисковать,
И жить, и петь, и рисовать –
Чураясь выспренных эстетик –
Смешной, простой автопортретик.

Не плачь, товарищ имярек,
Не плачь, мой двадцать первый век,
Пусть чернь украла твой калач,
И ты, дворяночка, не плачь.

В состоянии сомати

Я знаю, что всегда некстати
пустые громкие слова.
Я в состоянии сомати
провёл и день, и век, и два,
не реагируя на враки,
на сумрачную болтовню.
Пусть дурни лают, как собаки,
я отвечать повременю.

Старая сказка

Не пастухом, скорей – подпаском я был, пасущим облака.
И верил старым добрым сказкам про фарт Ивана-дурака.

И верил, что в пустыне Наска следы спасительных миров.
Но жизнь, увы и ах, не сказка, и нрав ее свиреп, суров.

Жизнь жалит, точно сколопендра, клещ бытовухи вездесущ.
А смерть, точь-в-точь гадалка, щедро сулит оазис райских кущ.

Жизнь на земле

Я просыпаюсь – возраст! – рано.
Проснулся – и в купель – бултых.
Потом на грядках – неустанно,
Где пахнет, как марихуана,
Рассада черри озорных.

Потом – гулять. Мне шепчет: «Здравствуй!»
Лопух, сын солнечных лучей.
А в доме дремлет кот бокастый,
Ползёт по книжке жук лобастый,
Известный дачный книгочей.

А за окном гуляет барин –
Прощальный двадцать первый век.
Я буду краток, лапидарен:
Цветёт боярышник-Казарин,
Цветёт ирга-Татьяна Бек…

А в голове белесой – каша.
Цель жизни вряд ли мне ясна.
Но главное: сосна-Наташа…
Растёт до звезд сосна-Наташа,
Моя прекрасная сосна.

День

А смерть твоя невыносима.
А жизнь моя – как Хиросима;
В душе руины, боль, ожог.
Влечёт летейский бережок.

Но – ходит солнце между сосен.
Но – сад певуч и плодоносен.
Но – смелая цветет сирень.
Но – длится, длится, длится день.