Владимир Тепляков

Стихотворения

Об авторе: Владимир Алексеевич Тепляков родился в 1952 году в Каунасе (Литва) в семье военного врача, школьные годы провёл на Ставрополье (родина отца), армейские (срочная служба) – в Тбилиси, а наиболее бурные – в Риге. Окончил Рижский политехнический институт и Высшие литературные курсы при Литинституте имени М. Горького. Печатался в толстых журналах и не менее толстых антологиях. Автор четырёх поэтических сборников. Член Союза писателей России. Живёт в Москве.

Сумерки

Пытаться правильно питаться.
Пытаться правду говорить.
Пытаться с прошлым не квитаться
и настоящему не льстить.

Всё в той же роскоши купаться.
Всё в тех же сумерках бродить…
Пытаться жить. И не пытаться
ни угадать, ни угодить.

Март

Куда-то сгинул, чьи порывы злы,
кто накануне вёл себя настырно…
Не шелохнутся стройные стволы:
все как один стоят по стойке смирно.

Такая тишь, что слышен стук сердец
неутомимо шествующих мимо.
Весны внештатный, видимо, певец
уже о чём-то возвестил незримо.

Какой восторг! – на стыке двух времён
застыть невольно посреди смолистых
прямых стволов, невозмутимых крон,
когда ни ветерка, ни голосистых.

Стена

И у стены бывают раны:
ушибы, трещины, изъяны.
Друзья навек: стена и плач.
Не лечит раны время-врач…

Висят какие-то картины,
или какие-то кретины,
что в рамы вставлены, висят.
Хозяев ночью навестят…

Они сменяются другими,
не выйдя из воды сухими.
Нетерпеливое панно
закроет свежее пятно.

Неясно лишь, на чём попался,
чей гвоздь по шляпку не вбивался;
чем вызван был ночной звонок
и топот неурочных ног?..

Кто гладил юные коленки –
сам ставил, иль поставлен к стенке?
Стене всё это невдомёк,
довольно и своих тревог:
была ведь молодой и модной –
не потолок держать лишь годной…

Стена! Стенания твои
услышаны: певец любви
тебе отныне станет другом.
Всегда открыт сердечным вьюгам,
жить будет недруг молотка,
как надоумят облака;
и дорожить, как чем-то личным,
твоим спокойствием кирпичным.

Дантесы

Захватывает дух от кутежей;
Слепят огни и плечи баронессы…
Не жалуем докучливых мужей
и обожаем ветреные пьесы…

Галантны и блистательно-пусты –
и потому их разум не заносчив.
А нас уже заносит на холсты.
Роняют рифмы болдинские рощи…

Не дремлют кавалеры из европ:
всколышется молва, как муть в колодце,
и вскоре чернореченский сугроб
услужливой метелью наметётся.

Замрут непримиримые курки.
Мелькнуть успеет та, что промелькнула.
И холодом, сжимающим виски,
дохнёт из предугаданного дула.

………………………………..

Былое мстит. И, годы теребя
вблизи непроницаемой завесы,
спасенья ищем от самих себя…
И в Петербург являются Дантесы.

Затмение

Таких высот не брал в теченье ночи,
как в летнюю, что всех ночей короче.
А вышло так, что ночь была одна.
Не очень любопытная луна,
чуть повисев, за облако свинтила;
зато звезда в окошко нам светила,
и, кто хмелел не от матёрых вин,
держал себя уже как властелин…
Наставший день умчал её к пенатам,
и властелин стал властных дум солдатом.
(Прислала лишь письмо; и был ответ –
в том смысле, что на свете счастья нет).

Не брошу камень в тех, с кем день встречался;
с кем не всегда счастливым лишь казался…
А ночь жива! Затмила ночи, дни,
бегущие под знаком беготни.
Когда уже всё новое – не ново,
звезды мерцанье всколыхнуть готово
всё, что другая видела звезда
той ночью краткой – кратче слова «да».

Рубеж

Бьюсь над нею: строка дорога мне,
что высокой пытается стать.
Всё пытаюсь разбрасывать камни,
и за пазухой их не держать.

Долгий день уж далёк от восхода.
Предзакатен и вид из окна.
Как красиво стареет природа!..
Поучиться пора, старина.

Чудо-узники

Живут, не желая того, напоказ
в строении тесном.
Судьба их безрадостна: радовать глаз
зевакам окрестным.

Когда к переливчатой сказке прильнёшь –
душа, что скучала,
конечно, пригубит веселья… И всё ж
весёлого мало

глазеть на пернатую эту тюрьму;
опилки, объедки,
где вынужден будни сводить к одному
в пожизненной клетке

несчастный, похожий на чью-то мечту
наружностью райской,
фазан, подаривший свою красоту
гравюре китайской.

Пробующему перо

Глагол неотфильтрованный не вечен –
ему внимать уже невмоготу.
Но если болен недержаньем речи –
нанизывай слова на пустоту!

Нанизывай, терзай клавиатуру
на благо неразборчивых сердец.
Твой бодрый всхлип ещё озвучит сдуру
какой-нибудь пиаристый певец…

Жил-был поэт. Не вписывался в гомон.
Велеречивых муз не привечал.
За всё ему признательны: о чём он
не только молвил, но и умолчал.

Афродита

Сколько листьев полегло!
Сколько было непогод!
Держит девушка весло
дни и годы напролёт.

Кто-то злится. Кто-то зло
раздобревшее клянёт;
обо всём, что допекло,
слёзы клавишные льёт.

Всё завяло, что цвело.
Всё завянет, что цветёт.
Вековечно лишь весло
Афродиты здешних вод.

Солнце всходит тяжело,
тяжбу с тучами ведёт:
здесь – на то, чтоб жить светло,
не ведётся небосвод.

* * *
День всё быстрее тает за окном.
И сердце всё внимательнее бьётся.
И не с кем с ветряными побороться.
И некому сказать: давай гульнём.

Ворон считаешь, а глядишь орлом.
И сеешь то, что мало кем пожнётся…
День держит паузу: ни плачет, ни смеётся.
Лишь потемнело – как перед дождём.

Участь

Герой ахейский, славный сын Фетиды,
чьи дни так рано были сочтены,
мог избежать погибельной планиды –
сбежать от неоконченной войны.

И мог бы долго насыщаться днями
и умереть, когда забудут все…
Но для него уж выкован руками
Гефеста щит – во всей своей красе.

Морская нимфа участи для сына,
лишённой славы, не желала знать.
А славная судьба неумолима:
тому и быть, чего не миновать.

И девять лет державшаяся Троя
не защитила жён и дочерей.
Властитель муз, что воспоют героя,
его же и спровадил в мир теней…

Ещё не раз античная страница
Прошелестит, что выбор предрешён.
Тернистый наш – развилками дробится
или гордится тем, что их лишён.

Для них же путь наш – весь, как на ладони,
что вдруг решат резину не тянуть…
Тому, кто прилетает в капюшоне,
погасший факел освещает путь.

Взгляд

Чем-то важным забит до отказа.
Стал вчерашним – и будет забыт.
От беседы останется фраза.
От экстаза останется стыд.

Громче муз говорливые пушки –
мир не мыслит себя без войны.
И почти замолчали кукушки:
годы храбрых – и так сочтены.

И пока не зарыли в сырую,
щурить нечего фары лица.
Глянь ошуюю, глянь одесную…
Словом, в оба гляди – до конца.