Андрей Бауман

Стихотворения

Об авторе: Родился в 1976 году в Ленинграде. В 1998-м окончил философский факультет Санкт-Петербургского государственного университета, в 2016-м – Санкт-Петербургский государственный институт кино и телевидения (по кафедре операторского искусства). Литературный редактор Мариинского
театра, издательского дома «Балтикум» и журнала «Эрмитаж». Стихи публиковались в журналах «Урал», «Новый мир», «НЛО», «Нева», «Дружба народов», «Интерпоэзия», «Гвидеон», «Новый берег», «Зинзивер», Poesia (Милан), Metai («Годы»; Вильнюс), были переведены на итальянский, английский, немецкий, французский и литовский. Автор книг стихов «Тысячелетник» (М. : Русский Гулливер, 2012) и Il cielo del tatto («Небо осязания»; Osimo : Arcipelago itaca, 2018).
Публикации в ПМ: № 1-2014, № 13 (1-2017).

*
Отбракован познания нерв седой
повечерием трав, корневой рудой,
и тела запёкшейся чередой
вычтут память из неба, из жёлтых стен ли,
и туман – пеленальная пелена –
выедает хлёсткую боль до дна,
и покоя чёрная белизна
пережёвывает всех постигших землю.

В государстве снов им земля цена,
и не имут сраму, и ночь нежна –
обнимает до хруста, как письмена,
что сжимают случайное чьё-то имя,
проведённое жирной прямой чертой
через время, чей плавится сухостой,
серповидной сторожевой звездой
навсегда закатываясь над ними.

*
станцевать свою смерть
значит родиться знанию
сквозь ниоткуда
по ту сторону букв
из всего-ничего
и значит
пограничье грёз
неподвижно сотрётся
с земляного лица земли
с её остановленного двуречья
и вспыхнет всевидящая кожа бесед
под оголённым небом
пернатым иероглифом
снова мерцателем ритма
псалмодышащее животное
сотворит в себе гимн
Пульчинелла пляшущий перед Богом
на языке пламени
которого ещё не видят
поверхность мира
станцована до черноты силуэтами слов и огня
вызубрена голосами до беспамятства:
ясность, вычерчивающая себя
после всего
до кристального самозабвения
до
смерти
вылитой
танец

*
пьём зеркало, поднесённое к губам
зеркало Бога
люди, вживлённые в смерть
бремя под сердцем закона
острее собственной тени
янтарные дребезги флейт
кровавые ошмётки звука
истанцовывают песнь до предела
рифмуемого зиянием грёзы
её солярной материей:
вербный ручей
в театральной маске природ
подходит к мёртвой животной
подносит ей пить
прозрачное тело
первомелодии

*

сегодня в полдень
пропоёт заводская труба
вонючая в дым
шатаясь от ветра сзывая
под крыло
ветхое своё небо
и всех кто в нём
нем
сегодня
граммофон за стеной где насилуют ближних
и играет воскресное танго ностальгии
вдоль окон
жалкие пичужки гулящая дрань Господня
склёвывает жизнь
пока рвёт их и мечет
синюшной завывающей синевой
наотмашь
голоса впечатаны в стены и пол
танцует заляпанно музычка
первая барачная ночь
вместе навсегда
дети касаются глобуса
как болит у него внутри
и молчит волчица с отрезанными сосками
в абортном чреве свеженасыпанного Капитолия.
осыпается холм
нищие жмутся к стенам
безъязыких рассветов
нет закурить
слова оседают посажены на перо
на хлеб и воду проникающего неживого
в область солнца
и в землю
откуда видна вся земля
за пять минут
до начала мира

Пейзаж с Одиссеем

заснеженные леса
в кляксах безумия.
кончились глина и прах
решётчатое движение времени
не воспрянет свет нулевого псалма
Улисс отплывает из Андерсонвилля и Бухенвальда
под осёкшийся вой сирен
сворачивается в пергамент пристальное забвение –
обратный отец всего
ракушечная слепота разреза:
скрыт в шерстяном подбрюшье природы
Никто
которому молится
в красной пелене боли
разведённая тьма по имени Полифем

*
черным-бело тишайшее звучание ветра
самокатное солнце играет по коже ландшафта
альтовым покалыванием темноты́
всё вокруг заспано снегом
постелено кочевым сиянием
стрекозьим трепетом волн
внутри сердца
перекати-небо вышедших в ночь
навстречу опустошающему преизбытку

Lignum Christi

тела это липкий костяной горизонт
беглый анонимный огонь этих тел
нечаянные, незрячие нимбы
всеобщей боли
неисчерпанный исчерна-красный
и словно музыка
музыка под водой
птица в искривлённом зеркале воздуха
вспыхивает зигзагами своих снов
падая вдоль слепоты
она по ту сторону снега
ниже травы
голая жизнь сияния
голова Христа
обмотанная колючей проволокой
зажата в благоговейном окладе
пересохших глаз
мы обратное зрение Бога
мы стенки чаши в которую капает кровь
выложенные изнутри
тенями друг друга

*

нажрёмся вдоволь
ненасытное
мясо до отвала со штурма Олимпии
мясо триумфа воли
внутренности гадательного фарш-броска
вот они все мы все на ладони
подавая богам кости своих сыновей
недосягаемо хлёстко
Тантал расправил плети
бесстыдно обнажив
суверенную сласть войны
и голую жизнь предсмертия

*
тело тьмы внутри паука
охватывающего стыд
клейкими нитями сна
где ничто как ни в чём не бывало
на этой ничейной земле
небытия и безвременья
и кровавых пятен
сколько ни три – не сойдут
будут всегда на ладонях запястьях
по локоть
по самую смерть
и навсегда
сквозь неё

*
трассирующий скальпель света
срезает меня с земли
волной за волной
в опрокинутых окнах крика
застывающий взрыв
снятой молочной кожи
с лёгкостью
с костью
с чужого плеча
до той наготы
где ум пролегает к сердцу
и нечем укрыться
и где
твоё время вписано в осколочную
окружность расплывающей слепоты
книгу мёртвых

*
выдернутое в родовой схватке
между сумраком
тело неукротимой боли
сложено дважды два
через коленчатый вал истории
переломлено пополам
перемолото
зачищено в подвальной агонии
впотьмах донага до предсмертного крика
ястребиная хватка времени
проступает в нехватке пространств
жадных огромных пустых залитых кровью
гноящейся медленной сукровицей
господства
волны стеклянного пепла катятся по сетчатке
мёртвый ледяной отпечаток истории
на свалке её площадных теней
скабрёзных петрушечных судорог

*
кто бы ты ни было
исполни буквально
потемневший бронзовый крик
в маслянистых сумерках
чьё-то исторгнутое нутро
птичье ли человечье ли
застывающее в кристалле дыхания
шелест идущий горлом ветра
над материей крон и почв –
сгустком древнего моря
высохшим в чреве зрачка
нерождённом безмолвном гомоне
плодоносящем болью
в солёную пустоту букв