Журнал поэзии
«Плавучий мост»
№ 2(36)-2024

Марина Улыбышева

Стихотворения

Об авторе: Поэт, прозаик, сценарист, тележурналист. Член Союза российских писателей. Председатель Союза Поэтов. Лауреат литературных премий им. М. Цветаевой, им. В. Берестова, им. Л. Леонова, им. И. и П. Киреевских, и в рамках Международной премии М. Волошина в номинации «Лучшая поэтическая книга – 2014» специальной премии «За сохранение традиций русской поэзии». В 2016 г. стала лауреатом премии «Искусный глагол» в номинации «Лучший блогер». Работает на телерадиоканале «Ника ТВ». Автор программы «Два поэта на кухне». Живёт в Калуге.

* * *
Я подушку от слёз выжимала.
Я ловила тебя – не поймала.
Улетел, ускакал, растворился.
На царевне надменной женился.
Она пальцами ледяными
Гладит кудри твои льняные.
Золотистый ты мой, золочёный.
Зайчик солнечный, лучик кручёный.
Обещался другой, обещался.
Для чего ж мне в окно постучался?

Это

Ловить усмешку глаз, движенья губ,
хотеть за ним в какие-нибудь дали…
А он с тобой так холоден и груб,
что не спасут и жёлтые сандальи.

Хотя, конечно, этот модный цвет,
дурацкая его демонстративность,
предполагает крайне мало лет
и крайнюю влюблённость и наивность.

А он тебя не любит всё равно!
И ты уже готова выпить уксус
и броситься в разгул или в окно,
И выкинуть ещё какой-то фокус,

чтоб, наконец, утратив страх и стыд,
чтоб, наконец, уже на самом деле,
иметь в его глазах достойный вид
какой-нибудь скучающей мамзели.

* * *
Щедрость красок листопада.
Бедность отчего угла.
У меня дела – что надо!
Распрекрасные дела.

Я из города несчастья,
бед закрученных как жгут,
уезжаю в город счастья.
Там меня с оркестром ждут!

Уезжаю, уезжаю!
Попрощайтесь же со мной!
Я была вам не чужая,
да не сделалась родной.

Мне уехать очень нужно
под чудесный дальний кров.
Там бывает верной дружба,
очень преданной любовь.

Там обиды и потери
во дворах с листвою жгут.
Там уже открыли двери.
Там меня с оркестром ждут.

Гладко выгладили ленты.
Тесно сдвинули столы.
Музыканты с инструментов
сняли чёрные чехлы.

Ясно вижу – крошки мела,
строгий взгляд из-под очков,
стук фаянсовых тарелок
и крахмал воротничков.

Там, где жуют и глотают,
там, где смакуют и пьют,
ловкие мошки летают,
мелкие сошки снуют.

Это не жизнь, а малина.
Только пристроишься в такт:
сразу – немая картина,
сразу – бесплатный спектакль.

Старая-старая тема.
Ох, житиё-бытиё!
Вечная философема!
Косточкомелье, нытьё!

Там, где жуют и глотают,
в пол, примеряясь, плюют,
устрицы млеют и тают,
совесть и честь отдают.

Там, где жуют и глотают,
точно под ложечку бьют,
жаждущим не наливают,
алчущим не подают.

* * *
Мы дошли до развилки. И дальше нам не по пути.
Расплелась путь-дорожка на два нешироких пути.
И распалась надвое: не сшить и не склеить в одно.
Будто кто-то разрезал льняное её полотно.

А по левую руку стоит ряд осин и берез.
А по правую руку назавтра ударит мороз.
Разнимай свои руки. От сердца её отнимай.
Разрезай свою душу, на части её разрывай.

В этом мире прекрасном всё как-то не так и не то.
Пусть как флаги по ветру полощутся полы пальто.
Пусть же вольная воля вступает, вступает в права.
Жизнь права, без сомненья. И смерть без сомненья, права.

Дальше путь в одиночку. В конечную точку.. Домой.
Там за нею – начало, но повести, в общем, иной.
Поминай же как звали. Но лихом лишь не поминай.
Изменяйся, как знаешь. Любви только не изменяй.

* * *
Старуха в болоньевой куртке,
грызущая хлебную корку,
мне кажется не человеком,
а чем-то навроде кота,
который, конечно же, мыслит,
но как человек не страдает,
живет наподобье растенья,
не ведая слез и стыда.

Ну, что ей впадать в безысходность,
иль думать о вечном спасенье?
Она уж читать разучилась,
сапог отличать от совка.
Одна у ней мысль и забота –
стащить незаметно бутылку,
оставленную на скамейке
подростком, попившим пивка.

А ну-ка давай пошустрее
кидай свои старые кости,
ругайся и плюйся сквозь щели
в зубах, на калошах скользя…
Но только, карга ты такая,
не взглядывай по-человечьи
с тоскою в лицо мне. Иначе
я жить расхочу. А – нельзя.

Про счастье

Подстрелило, помню, счастье
ночью тёмною в июне.
В небе чёрном – соучастник –
нарождался месяц юный.

Пахло кашкой-медуницей.
Свиристели свиристели.
Зверем в яме, в клетке птицей
я металась на постели.

И душа рвалась на части.
Раскрывалось покрывало.
Подстрелило, помню, счастье.
А беда – уврачевала.

Уплывали-плыли речи.
Рана старая язвила.
Опьянила, помню, встреча.
Да разлука отрезвила.

По-над полем, по-над кручей
Галок громок грай и гулок.
Старый месяц юркнул в тучу,
Как грабитель в переулок.

* * *
Как пили вино, под вино пели песни свои,
бокалы звенели, стаканчики дробно стучали…
Она на него посмотрела глазами любви.
И он на неё посмотрел, но – глазами печали.

Как тёмен был взгляд, горек чай, ночь, как сажа, черна.
Несладко пилось, зато пелось протяжно и сладко.
И пела, звенела, гудела, дрожала струна,
как мёд на губах, тихо таяла ночь без остатка.

И ночь просочилась меж пальцев и канула прочь.
В прихожей друзья обнимались, прощались, кричали…
И жизнь бесконечной казалась, как чёрная ночь.
И можно, казалось, прожить без любви и печали.

* * *
Как хорошо быть смертной,
смеяться от души!
С тобою шутки плохи.
Со мною – хороши!

Так хороши – забудешь
рядиться и судить.
Со мной легко быть вместе
и просто – уходить.

Так уходи – не медли.
Покуда поутру
жизнь так щедра, что этим
похожа на игру.

Покуда нет в помине
ни долга, ни венца.
Покуда смех, как птица,
не выпорхнул с лица.

Пока в кулак не сжалась
доверчивая кисть.
Покуда путь свободен
из щедрости в корысть!

* * *
Еду, еду я в вагоне,
ах, в вагоне номер семь!
Поезд мчится, поезд гонит.
Безвозвратно. Насовсем.

Поезд мчится, словно птица.
Подстаканник дребезжит.
Снегом рада бы укрыться,
за окошком степь лежит.

Среднерусская равнина
проплывает, не спеша.
Ах, гуляй, моя рванина,
рваным-рваная душа!

Ты гуляй под мат и топот,
ропот, грохот, стук колёс!
Вспоминай осоки шёпот,
речку, берег, тихий плёс.

Вспомни… Что? Да что угодно!
Бликов солнца кружева.
То, где ты была свободна.
То, где ты была жива.

* * *
Живём мимо жизни, как пуля летит в «молоко».
Я здесь, моя радость, а мысли мои далеко.
Цветов медоварня и лёгкая птиц щебетня…
А горько, что горе моё позабыло меня.

Живи не тужи. Только туже вяжи поясок.
В сыпучих часах утекает зыбучий песок.
На запад летит моё сердце, душа – на восток.
Всё тоньше судьбы узелок, тяжелей туесок.

Как зримо-незримо, как мимо плывут облака,
как мимо руки на лету застывает рука.
Живём мимо жизни. Невечна-непрочна скудель.
Зато умираем в десяточку, в яблочко, в цель.

Память

Новый люд зарю встречает.
Чает зрелищ, хлеба чает.
Ни за что не отвечает головой.

Масти бурой, масти карей
Пролетает пролетарий
На трамвае по булыжной мостовой.

Ничего не происходит.
Месяц гаснет, месяц всходит.
И звезда звезду уводит в хоровод.

Да летит по краю света
Нашумевшая комета.
А чему она примета – кто поймёт?

Вор – в законе. Вождь – в бетоне.
В жёлтой речке рыба тонет.
Все готовы к обороне и труду.

Труд счастливой сделал маму.
У неё дыра в кармане.
Завтра выйду из тумана – и уйду.

А куда идти – неясно.
Дар случайный, дар напрасный…
В поле всадник мчит на красном на коне.

Да бредёт по бездорожью,
По распутью, по безбожью
Дождь-калика или ангел в вышине.