Журнал поэзии
«Плавучий мост»
№ 2(36)-2024

Юрий Кабанков

Стихотворения

Об авторе: Кабанков Юрий Николаевич родился во Владивостоке в1954 г. Поэт, критик, публицист, филолог, богослов. Служил на Тихоокеанском флоте, работал парашютистом-пожарным, электромонтажником, преподавал в сельской школе, редактировал книги. Выпускник Литературного института им. Горького (Москва, 1983 г.). Член Союза писателей СССР (Союза писателей России) с 1988 г.; с 1998 г. – член Русского PEN-центра Всемирной Ассоциации писателей. Лауреат нескольких премий, в том числе Международной Волошинской премии «За сохранение традиции в русской поэзии» (2015 г.). Последние двадцать лет – до 2019 года (включительно) – доцент кафедры теологии при Департаменте истории, философии и религиоведения Дальневосточного федерального университета (Владивосток). Кандидат филологических наук. Сейчас проживает в Крыму под Севастополем.

Крым – ныне и присно

«”…здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла,
мы совсем не скучаем”, – и через плечо поглядела»
[Осип Мандельштам]

Виноградные лозы плетутся страстно –
поскольку сущности здесь контрастны.
Редька и хрен не водятся – аще
хрен редьки не слаще.

Виноградники тяжелы глюкозой;
на склонах жизни пасутся козы –
вёрткие, словно треск цикады.
Водятся птицы и гады.

Гады, понятно, здесь не летают –
шипят в камнях и, как пена, тают,
в прахе веков пресмыкая тело, –
так судьба захотела, –

ежели нецерковным слогом…
Чайки без устали кличут Бога,
твердь голубую чертя крылами, –
чуют себя орлами.

Так повелось со времён греков:
трижды алектор прокукарекал –
горестно Пётр всплеснёт руками;
всё-таки он – камень.

Вечные скифы, нервы, татары –
взвинчены, словно колки гитары;
осыпаются, как в пулемётной ленте,
ступени на Фиоленте.

Сплошь – муравейник на мониторе:
заступом Чёрное роют море,
вскрыли темя ножом консервным,
а там – родничок серный!

Люди без войсковых отличий,
помню, пришли, никого не кличут,
твёрдо стоят; тишина – как знамя;
значит, Господь – с нами.

Так и было, скажу, от века –
покуда течёт ручеёк Бельбека,
покуда память глаза таращит
и хрен редьки не слаще.

* * *

«…Отечества и дым нам сладок и приятен»
[Г. Р. Державин, «Арфа»]

Крым нужен для того, чтоб тосковать
по тихому беспамятному снегу,
и, следуя татарскому набегу,
снежинки памяти к зенице приковать –

чтоб взору сделалось кругом белым-бело,
сердечной кроне – и раскидисто, и больно,
когда, взбежав стремглав на колокольню,
взлетает к небу изумлённое чело.

А век топорщится, меж пальцев ускользая,
и вскачь несётся чёрно-белое кино,
тысячелетьями из грёз не вылезая,

и жить торопится неплодное зерно,
пути окольные наискосок срезая, –
дабы и впрямь ему вовек не умереть,

и в святцах числиться, и всю окаменелость
зернистой памяти принять как Божью милость:
в сквозных бойницах времени сгореть –

хоть на четвертую, хоть на восьмую долю,
и мир приять во всей его юдоли,
когда потщишься в памяти узреть,

как снег идёт, и нет огня без дыма
Отечества и обретенья Крыма
в бескрайней книге вечности – и впредь…

…И ангел плачет о сокровище благих

работникам двенадцатого часа
последний грошик заплати за счастье
отдать последний грошик на кино

покуда древоточец древо точит
а древо жизни помирать не хочет
вкушает козий сыр и пьёт вино

в житейских устремленьях бесполезных
съедает время семь хлебов железных
спешат часы преткнувшись на бегу

и никакая тварь не поспевает
и тектонические плиты остывают
и волны плещутся на райском берегу

а Мефистофель как всегда хохочет
поскольку Фауст этот фильм смотреть не хочет
дабы не видеть прародителей нагих

от любопытствующих глаз не защищённых
от взоров ищущих и может быть учёных
и ангел плачет о сокровище благих

Про справедливость
(Согревая в горсти синицу)

«Как это – и в раю нет справедливости?
А где же она? “В аду.” А что же в раю? “Любовь”»
[Из бесед со старцами]

Если б этой полоской света
в Книге Царств заложить страницу –
не ветшали б столпы Завета
и не вспыхивали б зарницы
гнева праведного и пустого!
Справедливость от слёз ослепла
и, коснувшись одежд Христовых,
превращается в горстку пепла:
в мире тварном и слишком тленном
мчится по волоконной нити
смерть, мерцая в аду надменном…
Только в прошлое не звоните!

«…И Слово было Бог»

Каждое слово – ожог и взрыв, воздух бросает в дрожь.
Так отрок, звезду открыв, Землю не ставит в грош.

Так, смышлёный не по годам, будто с неба сошед,
имя Бога давал Адам каждой живой душе.

Рдяная охра, лист резной, мир красотой томим.
Лёгок последний осенний зной: вьюги стоят за ним.

Синим отсвечивает луна, белым слепит простор,
пляшет небесная глубина, как ледяной костёр.

Плачет заносчивый царь Давид, плоть свою истомив, –
это – как виноград давить, ноги в ручье омыв.

Это – как взлетать в небеса, сердце своё срастив
с Бахом, играющим на басах, радость врагам простив,

глядя, как мировой пожар тщится над нами мчать…
Слово, словно хрустальный шар, будет вовек молчать.

Наша брань

«…потому что наша брань не против крови и плоти,
но против […] мироправителей тьмы века сего,
против духов злобы поднебесных»
[Еф. 6. 12]

Дождик времени льёт и льёт…
И, выпрыгивая из штанишек,
разгоняется самолёт
в голове у Марины Мнишек.

Воздух в ступе устав толочь,
время так и стоит – стеною;
под Москвою стоит – хоть плачь! –
под зубчатой её стеною.

И – в мечтаньях голосовых –
устанавливает спросонок
очерёдность дней грозовых,
скрип заоблачных шестерёнок

и колодезных журавлей,
разверзающих эти хляби,
разливая святой елей
в алюминиевые фляги.

И, кичась белизной одежд,
пригибаясь, как от шрапнели,
в копошенье благих надежд
духи злобы ще не згинели.

«Аз есьм с вами и никтоже на вы»*

«…Не бойся, малое стадо,
ибо отец ваш благоволил дать вам Царство»
[Лк., 12. 32]

…Всяк претерпевший Царство узрит,
где ни мора, ни глада –
в час, как земную боль озарит
Свет Господнего Сада.

Крейсер в открытом море горит.
«Так, мол, ему и надо!»
Пламя бушует. Господь говорит:
– Не бойся, малое стадо! –

Чайка, не отражаясь, парит
в чёрном зеркале ада.
Плавится сердце. Господь говорит:
– Мужайся, малое стадо! –

Это Москва, как прежде, горит,
вспять повергая гада.
Время лечит. Господь говорит:
– Дерзай, малое стадо! –

Память сердце не укорит…
«Невелика, мол, награда
бедному сердцу!» Господь говорит:
– Смиряйся, малое стадо! –

Третий Рим куполами горит…
Имя стольного града
Царство Небесное озарит.
– Радуйся, малое стадо! –

* икона Божией Матери начала XX века.

О чувстве родины
или что сказал светлячок

оно рождается внезапно
как свет издалека
как дан приказ ему на запад
как воды родника

они вздымаются из недр
из ледяных глубин
как солнечный ливанский кедр
приволье возлюбив

они плывут как зеркала
и небо в них плывёт
и кучевые облака
легки как самолёт

они плывут над головой
и падают без чувств
и колокольчик полевой
и я всегда свечусь

приумножая свет во тьме
лечу среди дерев
и каждый светится во мне
не вовсе умерев

Считалка

Раз, два, три, четыре, пять –
вышел разум погулять…

Из песка растёт сосна,
ствол её погладь-ка!
В огороде бузина,
во Киеве дядька.

У него в мозгу экран,
мозг его стабилен.
Он въезжает в Божий храм
на автомобиле.

Тут Эйнштейн не разберёт –
за какую плату
разум выскочил вперёд
из шестой палаты.

Дальше можно не снимать:
мчит собака в тесте
Вию веки поднимать
и скакать на месте.

Изумлённый эскулап
скажет этой бляди:
«Вам не хватит задних лап
при таком раскладе!

Все усилия – в гудок,
на колу мочало…»
Разум слаб на передок –
начинай сначала.

На горе стоит сосна,
гроб стоит сосновый,
в огороде бузина…
Начинаем снова?

Над водою – Крымский мост,
скачут арлекины,
закипает жидкий мозг,
плавятся трихины…

Раз, два, три, четыре, пять –
разум вышел погулять…

Пиф-паф, ой-ой-ой!
Думай, хлопче, головой!

De profundis…*

«Из глубин воззвал я к тебе, Господи;
Господи, услышь голос мой!»
[«Песнь восхождения», Псалом 129]

«Что вы твердите мне: Господи, Господи!** – тень свою возлюбив!..»
Артиллерист, попадая в госпиталь, слышит лишь голос глубин,
из которых уже не выбраться; воет ослепший зной,
извергая радиовыбросы солнечной воли злой.
Протуберанцы к живому тянутся, лик земли опалён;
трещины в небе так и останутся – словно опавший клён,
заледенелый в слепом оконце… Долго тянется день,
так и будет тянуться – к солнцу, дабы отбросить тень,
будто ступень на пути к Господу; смерть оставляет след:
там, где, как храм, возвышался госпиталь – вспыхнет Нетварный свет.
Солнечный ветер – как смерч в поле – повелевает: быть! –
дабы, отринув слепую волю, ближнего возлюбить.
Дабы не причитать: «Доколе смерть не внятна уму?»
Дабы не причинять боли Господу твоему.

* «Из глубины…» (лат.)
** Лк., 6. 46.

…И Крым и Рим

(На книгу Светланы Кековой «Яблоко и крест»)

«Италия зимой убога, холодна,
дождлива и грязна», – в сердцах напишет Бунин.
В Крыму Италия не достигает дна:
бескровный сад непокровен и необувен,
и небо низкое в просветах слюдяных,
и зябнущее солнце над водою
едва отсвечивает коркой слюдяною,
и влажный воздух – весь – в иголках ледяных.
Италия в Крыму танцует тарантеллу,
в Крыму Италия гораздо ближе к телу:
там, где у Данта – Ад, и Люцифер возник
во тьме кромешной, –
ропщет мыслящий тростник,
колючим ветром сплющивая лица;
Юпитер сердится, взирая на восток,
и папа Римский чертыхается и злится –
тому, что к свету пробивается росток,
сдвигая ада тектонические плиты
и зря Христа сквозь эти все палеолиты…