Журнал поэзии
«Плавучий мост»
№ 2(36)-2024

Сергей Семёнов

Стихотворения

Об авторе: Семенов Сергей Владимирович родился в Санкт-Петербурге. Окончил СПб ГУКиИ по специальности «культуролог/историк русской культуры». Публиковался с 2009 г. в журналах «Звезда», «Аврора», «Северная Аврора», сборнике «6 ЛИТО» и в сетевом альманахе Folio Verso. Был постоянным участником ЛИТО А. Машевского.
Автор книги «Ночь как ночь»: Книга стихов. СПб.: Издательский дом «Дескрипта», 2024.

* * *
Как слезы по стеклу текут,
Текут извилистые тени.

Там кто-то плачет наверху
С сезонной жалостью осенней.

Грузней накопленных обид
Там небо, что к земле прижалось.

Ты не один. Ты не забыт.
К тебе испытывают жалость.

Своею тяжестью томясь,
Там капли вниз, к земле, стремятся…

Все это превратится в грязь,
Когда они соединятся.

* * *
Выпав из будничных дел протокола, ты
Нежность, внезапную, как острие,
Вдруг ощутишь – как булавкой приколотый
К ночи, к кромешной печали ее,

Мрачно спрягающей: прожито, прожиты…
Спрячь авторучку и лист оторви.
Что нашей встречи мгновенней?.. А все же ты
Не останавливайся, живи!

Парка кустарники. Парочки-лавочки.
Смотришь из тьмы всё туда без конца,
Где в темноте, как две желтые бабочки,
Два освещенных экраном лица.

* * *
Полюбил бы я зиму,
Да обуза тяжка…
Этой фразы резину
Тянешь исподтишка,
Замутненное, сонно
Протирая стекло.
В грязный тамбур вагона
Выдыхая тепло.
Что нам нужно друг в друге?
Над холодной судьбой,
Как замерзшие руки,
Мы прижались с тобой
Крепко-накрепко, грея
Тесным жаром утрат…
«…День как будто теплее.
Отчего ты не рад?»

* * *

Ласточки твои пропали,
Афанасий Фет…
И. Меламед

Что ж… Конец твоим печалям,
Игорь Меламед.
Все когда-нибудь отчалим
Мы туда, где нет

Ничего; где все похоже –
Облака, снега…
И от этого по коже
Холод сквозняка.

Где никто уже – не меря,
Не мордва, не чудь…
Но и здесь… по крайней мере
Не теплей ничуть.

* * *
казнить нельзя помиловать нельзя
туманной перспективою грозя
растет предощущение беды и
гнетет неясность словно запятые

поудаляли оголяя факт
который растолкуй хоть так хоть так
которому для смысла нужен некто
он мертв безотносительно субъекта

всё слово камень ощущенье вид
когда субъект с субъектом говорит
сквозь речь условность чувствуя закона
и запинаясь интонационно

* * *
В траве тропинки тянется пробор.
Листвы глухие вздохи. Бор. Забор.
И эта речка под холмом близка мне,
Что перескакивает через камни.

Звук ведер, рядом брякнув, сердце сжал
В тиски. Я никогда не уезжал
Отсюда, и ничто не изменилось.
Мне остальная жизнь моя приснилась.

Всю жизнь, до понедельника, прожить.
И собранный рюкзак распотрошить.
И выйти в поле попрощаться с летом.
И печь под вечер растопить билетом.

* * *
Это стекол, от солнца ослепших, лак…
Хоть ты под одеяло забравшись, ляг,
Но настырно, словно на сбор развед-
Данных, лезет прямо в окно рассвет.

Между штор тяжелых и век сочась,
На уме имея одно «сейчас»,
Потому что он и «сейчас» – одно.
Ты, сознанья спрятавшийся на дно,

Мертвых снов завернувшись в глухую ткань –
Не тебе ли повелевают «Встань!»?..
Чтоб увидеть, поднявшись в конце концов, –
Солнце прямо смотрит тебе в лицо.

* * *
Только шага ритмичность – ни встреч, ни прощаний,
Ничего. Только солнца рассеянный диск.
Только катится парка дорожкой песчаной
С граммофонным шипеньем велосипедист,

Тот, что крутит педали мучительно долго,
По песку равнодушною шиной шурша,
Как пластинка, когда соскочила иголка,
Понапрасну расходует силы, кружа…

Жаль, что музыка эта уже отзвучала.
И немного совсем не хватило понять
В ней чего-то. Но можно поставить сначала.
С первой ноты знакомой. Опять. И опять.

* * *
Черт знает как, почти на ощупь,
Лишь на авось и милость Божью –
В открытый космос выйти проще,
Чем в темноте по бездорожью,

Где то кустов щетина колет,
То вдруг канава – хоть ложись в ней…
Переходить за полем поле,
Как будто ряд похожих жизней,

Чтоб ощутить родство с далеким
Пятном чуть видимого света,
Что в бесконечно одиноком
Пространстве потерялось где-то.

Бабочка

Lest I appear frivolous…
Edward Norton Lorenz

Словно хиппи, увидевший мир в полноте цветов,
Ненадолго покинувший желтый свой батискаф,
Бог живет среди бабочек и цветов,
Словно краску, по полю их расплескав.

И забылась кисть, в работе ему отслужив,
И цветет картина – боже, как хороша!
И не шелохнется, крылья свои сложив,
Тонкокрылая трепетная душа.

Потому что яркое солнце и чист луг.
Потому что не связанным с этим нельзя стать,
И чем трепет ее отзовется, взмах, звук,
Может статься, даже Ему не дано знать.

* * *
Пока ты свету веришь слепо,
Жизнь обнадеживает, но
Вбивает звезды в крышку неба –
И вдруг становится темно.

И думаю – страшна не боль – я,
А тяжкого сомненья грех.
И путь из этого подполья
Один: наверх.

И страшно хочется проснуться,
Хоть сна и ни в одном глазу.
Так тесно, что не разогнуться, –
И я ползу.

Туда, где видится спасенье
За абсолютностью потерь.
И нет пронзительнее зренья,
Чем в слепоте.

* * *
В пустоту окна, опытный полуночник,
Смотришь, поезда чувствуя позвоночник
Позвоночником собственным. Вон – кому?.. –
Тот огонь потерянный, точка света,
Словно чья-то задумчиво сигарета
Прожигает тьму.

Вот куста мелькнет на мгновенье клякса…
Лишь огонь тот – фокусы параллакса –
Медленно, словно цепляется за стекло,
Все же мало-помалу сползает к краю.
И я полон всем тем, что о нем не знаю;
Только время наше с ним истекло.

Лишь одна пустота постоянна. То бишь
Заоконная бездна, в которой тонешь
Взглядом – словно в нее летит
Всё. На пределе полного отрешенья
Вдруг, моргнув, заметишь, как отраженье
Из вагона в тебя глядит.

* * *
Это постоянное «хотя»…
Ночью, на дорогу выходя,
В темноте дрейфуешь, как в незнании.
И звезда с звездою говорит,
Но перевести ее санскрит
Объективно ты не в состоянии.

Вспомни Мандельштама: «Ни о чем
Говорить не нужно…». Изречен,
Фразы смысл теряет очертания.
Мысль плывет, пустеет голова.
И растут неточные слова,
Складываясь в словосочетания.

Мы живем. И все, что нам дано, –
Курс держать или пойти на дно.
Брызги звезд солено-горьких искрами,
И Земля, как многотонный плот,
В темноту бескрайнюю плывет,
Не предполагая твердой пристани.

(И слова не говорят об истине.)

* * *
Из дальней тучи – как из пакета порванного – вода.
Дождя по земле волочится синяя борода,
С тяжестью мрачной обрушиваясь там, вдалеке, на лес,
Видом одним всклокоченным как бы говоря: не лезь
В страха тайные комнаты, в свои тайники души
Ради твоего спокойствия заглядывать не спеши.

Но братец-солнце появится, пронзающий мрак лучом,
И страх первозданный рассеется, рассеяться обречен,
Сначала клоками рваными, а там и вовсе неразличим.
И вот обратно получены от страхов твоих ключи,
От той самой тайной комнаты; но открывать – постой.
Сколько мертвых чудовищ скрыто за дверью той?

* * *
Ни страны, ни погоста
Вне границы РФ,
Где уложен по ГОСТу
Будешь ты, умерев, –

Чтоб заныло сердечко,
Чтоб без лишних соплей;
Чтоб печальная свечка
За пятнадцать рублей…

Словно чьи-то обноски,
Примеряешь слова.
Это Рыжий и Бродский.
Твоего здесь – едва.

Ровно так же, ты знаешь,
Как, взрослея душой,
Сам язык проживаешь,
Словно опыт чужой,

В нем осевши надежно;
Словно нет ничего,
Словно жизнь невозможна
Вне контекста его.

* * *
Отара облаков пасется.
Опять мертвящая жара,
И печь полуденного солнца –
Как волны жара от костра,

Когда он деревяшки лижет.
Подумаешь: какая близь!
Толкни наш шарик чуть поближе –
И мы б спеклись.

Лишь облака – будто мила нам
Природа, – заходя тайком,
Нас накрывает одеялом.
И парником.

* * *
Здесь жил, работал и учился…
Шуршали листья, чай дымился,
И почерка тянулась нить
Туда, где взглядом обновленным,
Колонным строем, оголенным
Каленым нервом заменить

Возможно опыт плоти душной.
В окно проникнет мрак наружный –
Ни силуэта, ни лица,
Лишь ощущенье смутной жажды,
Напоминанье, что однажды
Все станет ясно до конца.

Проходишь дом, бетонный ящик.
Из дышащих и настоящих
В недлинной очереди за
Теряешь время. Ищешь слово.
И мира скользкая основа
Не так бросается в глаза.

* * *
Что воодушевляло?.. Пустяки.
Но жизнь другими пробуя глазами,
Я б не сказал, что я пишу стихи, –
Стихи себя все чаще пишут сами.

Они приходят словно бы извне,
Когда прижмет или когда досужно…
И не сказать, что это нужно мне
И вообще кому-то это нужно.

* * *
Вернутся все. А выживут не все.
Останешься ли в лесополосе,
Иль захлебнешься жирным черноземом
Где залпом артиллерии весомым

Накроет. Ни молитва, ни броня
Тебя, как танк ударит, хороня
Под битых плит и мусора курганом,
Не защитит. Эй, командир, куда нам?..

Заройся в землю. Сверху, как пила,
Жужжит над головой БПЛА
Злым насекомым, тужится, гундосит.
А ты гадаешь: сбросит ли, не сбросит?..

Здесь смерть имеет местный колорит.
Пiд Кýпянском, як Шредiнгера кiт
Ты в этот миг убит и не убит.