Журнал поэзии
«Плавучий мост»
№ 2(36)-2024
Герман Власов
(Игорь Куницын, Владимир Аристов, Константин Кравцов)
Три рецензии
Игорь Куницын. РЫБА-СОН. М.: Стеклограф, 2023. – 84 с.
Новая книга Куницына о новом времени – более плотном и сжатом, как и большинство новых стихов. Здесь нет явного движения от центра к периферии, где человек пристально всматривается в себя и нет противопоставления поэтики предместий огням большого города. Но зато есть больше слитности, ощущения единой страны:
чтобы матовый видеть восход,
чтобы в тёмной трубе коридора
было слышно, как время идёт,
как балконные хлопают двери,
и включается свет в тишине
на планете, где люди и звери
одинаково дороги мне.
Из канистры двора понемногу
льется день в горловину окна.
Ночь выходит одна на дорогу.
Просыпайся, родная страна.
Итак, разные части (или по прошлым книгам – разновекторность, где герой определяет себя в неком пограничном состоянии, и где на полях мелькают лирика и баллады), кажется, сошлись воедино в фигуру или собирательный образ. Причем, усилие это было не безболезненным.
Интересно само название книги (РЫБА-СОН): сумма разноплановых действий героя в конечном счете проглатывается огромной рыбой, в чреве которой происходят удивительные метаморфозы:
вычесывать кота, вычитывать роман,
грызть ручки колпачок и сквозь Аглаонему
смотреть через стекло, как стелется туман.
Как меркнут сумерки, и утро наступает,
мобильный раскаляя телефон,
когда меня, как впадина морская
глубокая глотает рыба-сон.
В которой острожное ложится,
как женщина, в тюльпаны рук моих
растение – цветущая Буквица,
листвой зубчатой сцапывая их. (…)
(Поэма цветов)
Цветы – Аглаонема, Монстера, Плющ, Азалия, Пассифлора и цветущая Буквица заставляют текст говорить новым найденным языком, вспыхивать новыми красками.
А вот еще одно обращение к миру красок и городу на воде, где герой жил и рисовал картины:
и я там жил – картины рисовал.
Лежит в подвале целая коллекция:
Цилиндр, треугольник и Овал.
Я угощал безумием Малевича
и убивал Веласкеса тоской,
читал стихи Ван Гогу Ходасевича
и плыл туманом бледным над рекой.
Писал рассветы с импрессионистами,
они меня назвали королём
безветрия, и это было искренне,
и это было ночью, а не днём.
Аристов Владимир. Севастьян – Чебоксары: поэтическая серия издательства «Free poetry», 2022 – 42 с.
Небольшая, но выразительная книга поэта, прозаика и эссеиста Владимира Аристова документально охватывает отрезок приблизительно с 2020-го по 2022 годы. Причем, Другой у Аристова – сверхчувствителен, а вещие сны наяву оказываются стигматами:
Ощутив словно бы стрел тупые удары
Отмечавшие каждую гибель еще одного человека где-то
чаще, чем сердца удары его
Он хотел бы проснуться, но знал, что не должен
Пусть хотя б этой ночью должен со всеми
так быть
Зная, что утром очнется
И забудет на миг все свои раны
Только после в конторе он увидит, как смутные стигмы проступают
на голубой его или белой рубашке (…)
(Севастьян)
Или другой текст (на первый взгляд заявленный как лирика), где двойнику автора привиделась в трамвае сначала гражданка, потом испанка, и, наконец, война:
Женственным видением
Мимо меня и нас она
Ее хотел окликнуть я: «Гражданка!»
Но онемел во сне
Но она оглянулась и вскрикнул я: «Испанка!»
Но то не была она
То в облике ином была иная Война (…)
(Военный сон)
Вообще, по структуре книга напоминает документальное кино: множество калейдоскопических эпизодов, смонтированных в одну ленту так, что швы (те же стигматы) видимы и от того, впечатление ярче. Частые отсылки к снам-видениям лишь усиливают фантастичность и размах происходящего на глазах у читателя.
Но вот еще одна тема – теперь уже грусть об ушедшем и невозвратимом мире прошлого, и эта грусть светлая:
Зачем посуду мыл, зачем перевернул
Тарелку
Чтоб надпись там на оборотной стороне увидать, увидеть:
Primavera
Откуда залетела к нам она
Из-за какого, из какого
Окна
Размытой кремовой надписью
Из неразбитых из времен
Из губ живых еще
Чужое слово
«Весна»
Кравцов, Константин. Оператор видеонаблюдения . Версии – М. : Русский Гулливер ; Центр современной литературы, 2024. — 190 с. (Поэтическая серия «Русского Гулливера»).
Книга Константина Кравцова, уроженца Салехарда начинается с описания Севера – вернее, с северной весны в июне, с чернил Татьяны и белоснежного листа:
себя в воде разглядывают ивы,
и всё перекликается, плывёт
в твоих виденьях, ветреная дива,
и залит светом лестничный пролёт.
Так начинается отплытие, путешествие автора по реке жизни (охвачены события более полувека), разбитое на неравные отрезки: Салехард, Парастас, Восходящая от пустыни, Среда обитания, Глазами леса, Дорога на старый Надым и раздел Сквозь Дантовы круги.
Интересно, что параллельно отдельным жизнеописаниям, разворачивается внутренний путь автора, его преображение с оглядкой на бытие иное. Оба плана, однако, пересекаются и общее между ними – поиски света. Вот, например:
в тундровых мхах исчезающим лесом,
грузится нищенский скарб на подводу,
явь проступает морозным замесом
слабых лучей вкруг Твоей плащаницы.
Кто я такой, чтоб слагать Тебе оду?
Лилии там или талые птицы
в воду уходят и смотрят сквозь воду?
Всё прояснилось к концу. Прояснится.
Снег по ночному летит переходу
и проступает орнамент по своду,
к Пасхе отмытому: просеки, лица…
(Перед Пасхой)
Пересечение разных планов бытия нередко знаменуется событием (Парастас), высвечено особым светом, подчеркнуто белизной. Завершающий седьмой раздел Сквозь Дантовы круги – наверно, максимальный накал книги, где автор говорит с последней объективностью, будто вынося свой приговор:
в преддверии зимы, чумы и тьмы!
Как будто медлит свет, забытый нами,
и что-то прозревает в нас, хоть мы
кто, как не тьма? И что ему здесь надо?
Всё выжжено, всё пущено в распыл.
Что кроме запустенья и распада
он обнаружил? Что он тут забыл?
Пародия кругом на заграницу,
хотя всё те же – улица, фонарь,
читает шестопсалмье пономарь… (…)
Есть ли выход из земного лабиринта, исход из Дантовых кругов? Как переходит мир, лежащий во зле, в мир иной? Придет ли к покаянию грешник, за которого поручился Спаситель? Спасут ли стихи или нет и что нужно, чтобы скудельный сосуд, разбившись, сохранил вино? Обо всем этом Константин Кравцов спрашивает читателя в последнем стихотворении книги. Спрашивает и ждет ответа.
Примечание:
Герман Власов – поэт, переводчик, редактор. Живёт в Москве.