Иван Родионов

Стихотворения

Об авторе: Иван Валерьевич Родионов – литературный критик, редактор. Публиковался на порталах «Год литературы» и «Горький», в журналах «Новый мир», «Наш современник», «Звезда», «Юность», в «Российской газете» и «Литературной газете» и ещё в двух десятках СМИ. Автор книг «сЧётчик. Путеводитель по литературе для продолжающих» и «На дно, к звёздам. Заметки об отечественной литературе 2019-2021 годов». Член Литературной академии премии «Большая книга». Лауреат премии «_Литблог» за лучший книжный блог года (2021), премии «Чистая книга» им. Ф. Абрамова (2024), премии «Гипертекст» (2023), премии им. А. Казинцева (2024), спецприза «Перспектива» премии «Неистовый Виссарион». Живёт в Камышине.

1903

Дорогая, я в Токио. Прибыл налаживать связи.
Город сей – что мой слог: и размашист, и пёстр, и куц.
Муравейник из газовых вывесок, гама и грязи:
Поглядишь из окна – почитай наш губернский Иркутск.

Солнце разве…Но позже – о солнце. Здесь чудная гавань,
В Порт-Артуре такая же. Шило на мыло сменял.
У соседей смешная фамилия – Акутагава –
И их младший с какой-то тоскою глядит на меня.

Наши как? Милый Рыбников стал-таки штабс-капитаном?
Фриденсона-бомбиста ещё не швырнули в тюрьму?

Разговаривал с городовым. Ходит с шашкой – «катаной».
Он сказал, здесь рождается солнце. Я верю ему.

Из Эдгара По

На восковые листья белладонны
Упала ночь, как чёрная ладья.
Луну размыло. Сумерки бездонны.
Заплаты звёзд на парусе дождя.
Терновника иссушенные мощи,
Ветвей осины агрессивный взмах…
Никто не даст руки – бреду на ощупь,
Ни капли света – двигаюсь впотьмах.

Нас обманули – нагло и вчистую.
В котле фортуны – варварская смесь:
Ты там – живая, яркая – впустую,
А я – худой, больной, продрогший – здесь.

Не сбился – клевер вот и земляника…
Дорогу мне диктует темнота.
Я жду гостеприимства, Береника.
Все скоро встанет на свои места.

Случай в Симбирске

Ершалаим тёк лохматыми грозами.
Тело из склепа исчезло…

Люди в Симбирске встают очень поздно,
Истинно – город уездный.

Рыщет да щупает воздух усищами
Городовой Николаев.
Смотрит – поодаль сомнительный нищий,
Рвань, ни двора, ни кола им.

«Рваными хвалишься али карманами?
Ну-кось, покажь, что в ладони?» –
Глядь – на ладони пески да барханы,
Ветер да резвые кони.

Посвист с морщинистой длани доносится,
Прямо за линией жизни.
Стрелы штрихуют пугливое солнце –
Скоро багровое брызнет.

Скачут, бряцая кольчугами-ножнами
К северу с гиканьем гунны…
Городовой чертыхнулся, поёжась,
И на ладонь смачно плюнул.

Нищий побрёл, оправляя исподнее
(В полымя, тропками злыми?).

Выли блудницы у гроба Господня
В городе Ершалаиме.

Дю Солей

Не получится вечно от печки плясать на Земле,
Будь ты хоть конопатой курсисткой преклонных годов.
За тобой, mon amie, уже выехал твой Дю Солей –
По марсельской брусчатке грохочет дрянное ландо.

На сансаре сидеть – поседеть – всё одно: околеть.
Сервируют апостолы стол на тринадцать персон.
За тобою, mon cher, уже выехал твой Дю Солей,
Увязая в колдобинах пятым, кривым колесом.

И, выходит, права плоскогрудая Анна Болейн:
Не теряй головы – и вперёд, распахнув кимоно.
За тобою давно уже выехал твой Дю Солей;
Выходи к остановке и не забывай проездной.

Режь им крылья

Оттого ль, что в детстве хочется полёта,
Суетой и грязью кажется земное.
Чертишь план побега с этого болота
К тихому блаженству, миру и покою.

Ты так любишь крыши, чердаки и шпили,
Лики космонавтов на святых иконах…
Только эти твари с парой белых крыльев
Пропоют «Осанна» в честь себе подобных.

Не видать телесным логова Господня,
Черти с алебардой охраняют двери.
«Плоть всегда греховна, не живи сегодня» –
Я и сам когда-то им почти поверил.

Заклеймён землёю, точно леди Винтер,
Заперев пространство, выбираю угол.
Откажись от неба ради лабиринта –
Может, в полумраке мы найдём друг друга.

Черновики снежных людей

Холодно, малютка. Время слушать сказки,
Как из чашки чёртик цедит горький сок.
Башмачки Венеры да Анюты глазки,
Хоровод чахотки, рёбра колесом.

Холодно, малютка. Басенками грейся.
Выгарки в печурке – гибель корчмарю.
Ни черта не нужен чёрту глупый месяц –
Петельку приладить разве крепкий крюк?

Спит в берлоге мишка, спит в геенне грешник,
В келье спит монашек с заячьей губой…
Кашлянет – в платочке алые черешни:
Околеет чёртик; мёрзнем мы с тобой.

Утром двое штатских с лицами актёров
Рожки да копытца бросят в кузовок.
Всё пройдёт, малютка. Потеплеет скоро.
Я умру в Сочельник, ты на Рождество.

Лилит

Нежно обвивает инжир змея.
Спит на тёплой шкуре жена моя.
Пыль пускать в глаза, воевать, любить
Отпусти меня, отпусти, Лилит.

Пыль пускать в глаза, воевать, любить
Отпусти меня, отпусти, Лилит.
На охоту выбрался Ирод-царь:
Ловит кротких отроков на живца.
Шёл самаритянин, евсей, левит…
Отпусти меня и прости, Лилит.

Шёл самаритянин, евсей, левит…
Отпусти меня и прости, Лилит.

Шлёт пробкоголовая гопота
В душном Трансваале шрапнель глотать,
Шляться Шлиссельбургами, пить иприт.
Отпусти меня и забудь, Лилит.

Шляться Шлиссельбургами, пить иприт.
Отпусти меня и забудь, Лилит.

В баре – андрогины, в стихах – темно.
Допивать бодягу, валить в окно.
Набухают почки, ПР свистит.
Отпусти меня и добей, Лилит.

Набухают почки, ПР свистит.
Отпусти меня и добей, Лилит.

Змеи подколодные видят сны.
Нет на стылой шкуре моей жены.

Англетер

Тебе напоёт бездарность про «город бездушных кукол,
Коробки из шлакоблока» и прочий максимализм,
Чтоб ты, соплезубый тигр, в унылом нытье профукал
Всё то, чем вы с нею, юной, терять\находить могли.

Тинейджеровая пошлость про скуку, тоску и серость,
Не спорю, мила в шестнадцать, удобна и хороша.
Жаль, снова чернил не будет у кёльнера «Англетера.»
Жаль, снова увязнет в спицах дункановский алый шарф.

Четыре Бориса

Был один Борис, именем Андрей,
Был Борис – один, а родил троих.
Первый был Борис – красно деревце,
А второй Борис – чистый юноша,
Третий вовсе был самый звёздный цвет.

Три Бориса – три славных отпрыска
Того самого, который Андрей,
Разбрелись по Стране Советов.
Одного из Борисов казнили
За измену великой Родине,
Которой, наверное, не было
(не было, конечно, измены, а не великой Родины).
А другие ушли на Финскую,
И вернулся всего один,
И печально и тихо съежился
После главной страшной войны.
И оплакать их некому – сироты,
И отец их давно покойничек –
Долго-долго сходил с ума,
Преставившись к тридцать четвёртому –
Танцевать же любил до последнего,
А сейчас его называют
Гениальным предвестником Джойса.

После ряда событий и персонажей
Новорожденных в моей стране
Перестали называть Борисами;
Давайте вспомним, давайте помянем хотя бы чтением
Четырёх ярчайших русских Борисов:
Пильняка,
Левина,
Лавренёва
И их духовного отца Андрея Белого,
Он же Борис Бугаев.