Полина Кондратенко

Сквозь паучье сито

Об авторе: Кандидат филологических наук, преподаватель кафедры немецкой филологии Санкт-Петербургского государственного университета. Лауреат премии «Гипертекст», премии им. Ю. Левитанского и премии им. В. С. Высоцкого, обладатель гран-при Международного поэтического конкурса им. К. Р., финалист Всероссийского фестиваля поэзии «Филатов Фест», шорт-листер Международного Волошинского конкурса. Стихотворения опубликованы в журналах «Нева», «Север», «Плавучий мост», «Пироскаф», «Эмигрантская лира», Prosōdia, в «Литературной газете» и др.

* * *
Писатель, видно, всё: пожил чуть-чуть – и помер,
и стал как будто мной, и прожитое сжёг.
Я в трубочку сверну неизданный свой номер –
невыписанных слов обугленный рожок.

И стану с ним чужой в том городе, который
давно ко мне привит, но в нём я без плодов:
ни белых яблонь дым, ни красных помидоров –
всё ешьте без меня голодным хором ртов.

Всё ешьте за меня. Вкушать – как будто помнить.
А если помнишь, то как будто бы прочёл.
Неважно, что рожок – одна из бутафорий:
мороженым не стал, не вскрикнул ни о чём.

* * *
Оставить ремесло и мастерство,
уйти в метафизическую чащу.
Медвяное молчание всего
прольётся сквозь паучье сито в чашу,
уставшую таскаться на плечах
и потчевать со скуки приходящих
то горечью, то уксусом в речах –
неискренних речах, ненастоящих.
А подлинное, если выдаёт

себя,

то только тишиной, звенящей,
когда под нёбом ощущаешь мёд
под – этим! – нёбом
из – той самой! – чащи.

* * *
Ищи душе жемчужин,
суши расхляби дум.
Ты будешь там, где нужен,
ведь Я тебя веду.
Держись Меня, брат Павел,
сомненья прочь, Фома,
петровыми стопами
ступай, смиряй шторма.
Раздастся звон ионов
– забьётся боль, звеня
от воплей легионов:
мол, не было Меня,
слова Мои, мол, всё как
гремящие гроши,
молва да побасёнка
для неумельцев жить.
Достанут меч из ножен –
держи свой ум в аду.
Твой дух не безоружен,
смелей, имей в виду:
ты будешь там, где нужен,
ведь Я тебя веду.

* * *
Техника ходьбы по янтарю,
по застывшему календарю:
в клеточку попалась – не зуди,
будь мушиной, знай себе-ходи.

Правила расскажут на ходу.
Не тони в минутах, как в меду:
мерный стук послушай часовой –
и ступай босой,
сама собой.

* * *
Реже мех, прозрачней снег
(сокровенное раскрыл он).
Я несу тебе разбег –
утешение бескрылым.
На добро ответишь злом,
разгляжу в тебе врага я –
понесу в себе разлом,
не дыша и не моргая.
Дождь прольётся изнутри –
сам докручивай картинку,
только не перемудри,
не переломи травинку,
ту, что тянется в ответ
на слова со дна разлада.
Я несу в себе расцвет
Ботанического сада,
стебельковый сталактит,
краснокнижное цветенье,
не распознанное теми,
кто ползёт, а не летит.

* * *
Как будто опоясали верёвкой
(на языке не видно синяков).
Мне предлагают нарды с гравировкой,
но узок круг знакомых игроков.
Контекстная реклама скверно сшита,
теснит в груди и сковывает шаг.
С неё берут пример слова пиита,
слабеют и болтаются в ушах –
черешенки, дешёвые серёжки
из пластика, что даже не звенит.
«Не по одёжке протянул ты ножки!»,
командую себе: «Сиди, пиит!
Молчи, учись у дуба, у берёзы,
отговорившей рощи золотой –
и станешь предпоследней прямотой…

…а может, просто перейдёшь на прозу».

* * *
Не смотрит на тебя – но ты идёшь
под парой мушек, пристальных и чёрных,
боишься за раздёрганный крепёж.
Один из бесконечных подотчётных
заоблачному меткому Стрельцу,
сощуренной до звёзд вселенской выси,
ты к ней стоишь почти лицом к лицу –
глухое расстояние на выстрел.
По рельсам едешь: звóнок и раним.
Провинциальный тир: плати на месте.
И слышишь, как кричат: «Стреляй по ним!»,
по присмиревшим зайчикам из жести.

* * *
Горе, горе бесслёзному времени!
Из-за засухи век
стрелки-всадники встали во стремени.
Кто ваш бог? Бог наш бег!

Подкрутился петух механический,
с медным горлом-трубой…
Боже, я потерял ученический:
вот билет, но другой.
Не в музей заграничных диковинок,
предсказуемых чуд,
а в горячую точку, на кон веков,
где нас мучат и бьют
на последней войне – бьют не палицей,
не наводом огня.
У Петра было время покаяться –
будет ли у меня?

Боли, боли, печаль от лечения,
смертный перец в слюне
легче горечи отречения
на последней войне.