Дмитрий Ларионов

Стихотворения

Об авторе: Родился в 1991 г. в городе Кулебаки Нижегородской области. Окончил металлургический техникум и филологический факультет ННГУ им. Н. Лобачевского в Нижнем Новгороде. Стихи публиковались в журналах «Звезда», «Дружба народов», «Урал», «Интерпоэзия», «Юность», «Нижний Новгород», «Кольцо А», «Плавучий мост», а также на различных интернет-порталах. Финалист премии «Лицей» в номинации «Поэзия» (2020).
Живет в Санкт-Петербурге.

* * *
Сумрак был из узоров озона
/и над ним пограничный колпак/,
где в потоке сухого сезона
колокольчик снимает рыбак.

«Вот подумай. Судьба торопила?» –
скажет кореш, в ладонь не дыша.
… а прозрачная флейта Тропилло
с двух альбомов поныне слышна,

в этом принцип застрочного звука.
Для иного нам – плеер Hi-Fi.
Кто-то выдумал термин «разлука»,
поместив его в гербовый файл.

<…> если дождь, если белые ночи
/или сумрак в панельном лесу/...
для тебя просто так, между прочим,
колокольчик оставлю внизу.

Времена года

Окно опять выходит на закат;
а помнишь лето? Ласточки кричали
перед грозой. Я помню облака.
И варежек, промокших от печали,

вдыхаю запах. Некому сказать
/зрачок в зрачок/: ты непреодолима.
И всякий раз, когда спешит гроза,
апрель во мне – глоток смолы и дыма –

находит высь за сеткой альвеол.
… но ярок снег; я дальше не расслышал:
– Тебя Господь подрезал – и обвел
в слепой кружок, наверное. Так вышло.

Перед грозой запомнил облака
/бежал октябрь на кисточке печали/.
Я только рядом был. И не вникал,
что именно они обозначали.

Памяти Олега Макоши

Кому звонил? Володе, Жанне.
Светил онлайн, затем погас.
Заматерел в трагичном жанре
Покровки пагубной Пегас

/не сквознячок от водки дикий –
по саже сердца; может, гул?/,
и неподвижны две гвоздики.
Играет время на иглу –

теперь оно – в твоей рубашке,
оно и есть иная ткань
/непостижим вороний кашель,
пчелой качание цветка

недосягаемо/. <…> но в счастье
за кадром память не храним;
я ломтик сна – пустил на части.
Пусть перечеркивает дни

воскресный поезд на перроне.
Куплю шеллаковый альбом,
в котором август – или море –
оно не помнит ни о ком.

* * *
Я помню поезда гудки
и холодок фонарной стаи
/потом мы жили у реки/.
Неоновый хрусталик
горел фиалковым. Прибой
перемещал огни и камни.

Большая ночь над головой
окрашивалась в карий.
Со мной обратный циферблат,
вдыхаю белый воздух лета.
Но слов с руки не подобрать.
Я повторяю это:

«Твое вино в живой золе».
Пусть горек дым, а пепел солон:
любить – и мотыльком сгореть
над станционным сколом,
где, может, около пяти
/свои часы пока не сверил/

к платформе «Ласточка» летит,
опережая время.
Опережая нас самих
/взят на иглу последний август/.
И звезды – точно муравьи –
расходятся и гаснут.

Из Нового Света

Последний день зимы в Крыму,
таксист включает «Звуки Му»
и говорит: «Вам – в Новый Свет?
Семьсот рублей». Налички нет.

Распутье памяти моей
у двух случившихся морей –
неясный сон; в его рукав
проходит ночь, войну поправ.

<…> снижался месяц за обвал,
друг тишину заштриховал.
– Что у тебя? – был взгляд лукав.
– Живое яблоко в руках.

Сюжет банален и не нов:
стакан вина допил Портнов,
молчит рабочий из Твери.
– Толкни его, поговори.

<…> собрав все звезды в кулаке,
моргает ангел вдалеке
/не ангел, нет/; кто он такой?
А мы у Бога под рукой.

<…> по-над горой Коба-Кая
л а т а ю т л а с т о ч к и к р а я,
которых нам не разглядеть;
а впереди – любовь и смерть.