Из Уильяма Батлера Йейтса

(1865 –1939)

* * *
Творец Вселенной сел в базарный день
под дерево на площади торговой;
ходили старики седоголовы,
мальчишки дрались; полдень, пыль и лень.

Творец сказал: „Вселенная стоит
одной молитвой добрых и терпящих“ –
и площадь, как многоголовый ящер,
взглянула на него с нагретых плит.

Профессор, на нос нацепив очки,
вгляделся пристальней, вздохнул и подытожил:
„Какая бедность мысли! Так – о сложном
предмете! А над ним всю жизнь почти…“

Идущий мимо городской глава
полюбопытствовал – кто там такой речистый?
За стражей, громко крикнув „Коммунисты!“,
он поспешил, прислушавшись едва.

Епископ шёл, упрямо бормоча
чеканный слог заученной латыни.
Жестоковыйный, гневный Бог Пустыни,
Бог Соляных Столпов и Бог Бича

ему мерещился. И: „Атеист! –
он прошипел. – Бесстыдная насмешка!“
Он разогнал детей, велел не мешкать
собравшимся зевакам. Точно свист

морского ветра вымел мелкий сор –
так опустела рыночная площадь.
О край ограды тёрлась мордой лошадь,
петух носил щеголеватость шпор.

Творец Вселенной предпочёл уйти,
но разрыдался (он тогда был молод).
Пойдём кататься в лодке! Раньше город
был там, где нынче озеро блестит.

* * *
Теперь поваленной сосне
дождя не заслонять!
А собирались – я всегда
садился у огня,
там разговоры о любви
состарили меня.

О справедливости юнцы
заспорили, кляня
устройство общества; дрова –
подкормка для огня.
Кого винить мне? Только век,
состаривший меня.

Какая в бурю поспешит
к поваленной сосне?
Вы, те, которых я любил,
я вижу вас во сне.
Я времени плюю в лицо –
ты изменило мне.

* * *
Что сношено или разбито,
глядишь на что заслонясь:
ребёнка плач по дороге,
хромающий скрип телег,
тяжёлый шаг землепашца,
месящий зимнюю грязь –
искажает твой образ, которой цветёт
в сердце моём вовек.

Корявость изломанной жизни,
неприглядность, серую масть
я исправил бы, починил бы,
в золото с шёлком облек;
переделал бы воду и воздух,
если будет на то моя власть –
если даст её образ, который цветёт
в сердце моём вовек.

* * *
Та женщина, красива и тиха,
была близка тебе. Кончалось лето,
шёл разговор о сущности стиха,
и я сказал: „Порой строка поэту
даётся многочасовым трудом,
но есть ли, право слово, смысл в том,
когда она не кажется небрежной,
мгновенной мыслью? Лучше отскребать
кухонные полы, латать одежду,
в каменоломне известняк ломать –
всё это легче, чем спрягать созвучья
и кружев ткать тончайшие узлы,
как проклятый работая, но слыть
бездельником среди благополучных
директоров закрытых школ, банкиров
и светской жизнью занятого клира.“

И та красавица, чей низкий голос
тоской сердечной многих наградит
ответила: „Хотя не учат в школах,
и мать не каждой это говорит,
известно, если женщиной родиться:
над красотой приходится трудиться“.
„Со дня грехопаденья, – я сказал, –
увы, ничто нам не дается даром.
Возвышенных любовников я знал,
которые поэм заёмным жаром,
заученными вздохами из книг
живой любви уничтожали миг“.

При имени любви мы замолчали;
зелено-синий вечер был в начале,
и быстро догорели угли дня.
Луны ракушка стёртая волнами
заставила задуматься меня
о времени, что приключилось с нами:
прекрасна ты была, и я любил
тебя со всей возвышенностью чувства,
но время не щадило наших сил,
и как луны ракушка – сердце пусто.

Примечание:
Иван Коновалов, родился в 1988 г. в Ярославле, где выучился на программиста в ЯрГУ; работает по специальности. С 2020 г. живёт в Петербурге. Стихи печатались в журналах «Аврора», „Prosodia“, «Москва», «Эмигрантская лира», «Звезда», «Знамя», «Плавучий мост». В 2018 г. издал сборник стихов «Предвиденный огонь», в 2022 – сборник «Белая мгла».