Анна Петкевич

Чеснок – это нечестно!

Об авторе: Анна появилась на свет в антиутопическом 1984 в городе СвердLOVEске в Благовещенье. По народным приметам, в этот день рождаются глухие или глупцы. Всё совпало. Не пошла в архитекторы, потому что считает, что архитектура мертва (хрущёвки схрумкали).
Изучала жертвоприношения. Склонна к затяжным творческим запоям: анимация и прочее кино. Дурные привычки: сказки, поэзия и рисование. Надеюсь, дети меня простят! Особые приметы: белое пятно на задней левой лапе у собаки-спаниэлиса.

* * *
Дороги грунт затягивает в недра,
Бегут герои мимо пробок ржавых,
Узлов машинописных, злую зависть
Способных вызвать. В чёрных гетрах Герда
Скользит за Каем в их торговый центр,
Где эскалаторы лавиной в три полоски
Покупками заносят соню-совесть. С лоском!
Читая непрополотую повесть,
Ты поливаешь розы у окошка,
Не глядя, льёшь, и капают осколки
Воды на гетры, Герду, грунт и пробки…
Стоят дымы, слова разносит ветер…
Домам навстречу…
Машины вдруг продвинулись на метр,
Напротив в окнах занялся рассвет.
Разыщет Герда Кая или нет?
Он шубу добывает ей в подарок
В бутике меховом, его названье,
Пожалуй, ты без пробок угадаешь.
Кай вечно Снежной Королеве верен,
Он смотрит в мир сквозь ледяные двери
Торговых центров –
На пробки, гетры, Герду и рассвет.

* * *
Пизанские паузы несёте на сердце,
Закованы в квадраты скобок,
Мои перекрёстки.
Вприсядку и на подножке –
Простите, богини из глины,
Мы город месим, остановки
Летят заборами ледяными.
Согрейте нас, идолы!
Заборы – веки города,
На них наколоты осадочные литии.
Вдыхаю две скользкие полосы,
Под ногти ложится
Шин зимних улица.
Архитектор и птица
Равно зрению повинуются.
Только бы не разбиться.

* * *
В запечатленной комнате,
Где месяц не бывал,
Летает пух,
Как лёгкое дыханье.
И вытянут окна
Исчерченный овал.
И изменяет мирозданье
Привычной прямоте.
Изогнутых лекал
Висят образчики.
О, колдовское детство!
На сенсевьере
Щучий хвост поймал.
К чему такое дивное соседство?
Градостроительный отдел.
Макеты мира.
Лоскутики. Разгладят утюгом
Тяжёлым оживлённые кварталы,
Чтобы на карту приколоть потом.
План расширения захвата территорий
У леса, освоенья пустырей.
Волнуется и веет ветром море,
Полыни полыхают. Каравелл
Уходят в прошлое следы.
На вырытом просторе
Термитники бетоном
Станут вскоре.
Я не хотел присутствовать
При этом разрушенье.

* * *
Радуги производят у нас на заводе.
Не зря он развален и козы заходят в цех
За синей травой-невидимкой, и их меха,
Верней, шевелюры, сверкают звездами. К водАм
СпЕскается стадо, паром дыша,
И облачный атлас сверкает на дне морском.
Как будто кометы слетают к волне
И носится с ветром над прудом душа.

* * *
С детства не наступаю
На кружевные корни.
Собираю силуэты трав,
В моей обойме
Жёлуди с трещинками,
Кленовые лопасти,
Перья мятлика
И лапки тысячелистника.
Раздаются выстрелы –
Румяные раскрываются маки.
В них спящие девочки,
Тычинки, собаки,
Письма, пестики, пистолеты,
Окурки, пятна, проступки, рассветы…
Глажу, расчесываю шерсть травы.
Естественно, я рисую из головы.
Соком одуванчика горьким на запястье,
Ядом жёлтым чистотела на ладони.
Лист малины спускаю на воду. Челн
Серебряный, он не тонет.
Головастики исчезают.
Плывут тени.
Лето. Истома.

* * *
Начало снега.
Нежные следы
На травах, ветках,
На дорогах. Ты
Встаёшь впервые,
Словно облака
Тебе под ноги
Мягкие бока
Подставили. Манят
С собою в путь.
И шаг, и два. Хрустеть.
Лететь. Скользнуть
За занавес
Из холода и тьмы.
Тут мало лета.
Здесь земля зимы.

* * *
Шпили колокольных вышек связи
Спицами сверкают над селом –
Городским округом, исправляют сразу,
Но речь моя не о том
Факте, что пункт собран
В паутину проводами на столбах
Обгоревших спичек, воткнутых в воздух,
И не о том говорю, что ах,
До чего хочется дотянуться – до облака, до пустоты –
Принцесса тоскует на чердаке, но черепица
Не доведёт её до чертогов Луны.
Ждать отлива, но это климакс.
С воробьиной стаей, но то Эрот.
Звездовзлёты проносятся мимо
Тридцать третий, наверное, год.
Безупречный мир затерялся тут,
В дупле с бутылочным огоньком,
В парке за школой, куда тебя не отведут,
Там, где мы ветерком
Плутаем в ветвях ив…
Телевизора дома ты не читаешь.
День протяжен, дом терпелив.
Полки прогибаются – Сирано и капитан Блад спорят –
Фантастика на алхимических костях…
Стол полон бумаг(и) –
Она льётся, срывая шкив
С колеса, – голова отвинчивается – и в воздух
Взмывает майянским мячом.
В начале мая родиться я
Была призвана, но что-то пошло не так… Потом
Окажется, в Благовещенье являются глухие и дураки.
Поэты и вышивальщики плесени,
Камневеры пятой руки.
Ах, мама! Отчего не градостроитель я, не хирург
Городского храма… Не кинокритик… В круге чернильных рук
Роется яма, полная слов. Кажется, это памяти омут.
Зеркало отвечает: Знаю, моя любовь.

* * *
Будто камень, слово обкатано языками –
За щекой и за пазухой – ножницы, книга, речь
Тянет жилы, рубит/режет твоё дыханье
На отверстые слоги и на зашитые. Здесь
Издыхают звуки, теряя свои очертанья…
Расплываясь редукцией, гласные пали ниц.
Оглушённые тихим соседом забыли желание
Звонко миру являть разночертность согласных лиц.
Не змеиный язык, не колокольное пение,
Не свистание птиц под сению облаков –
Это только моё дыхание по рождению,
Самый дальневосточнославянский
Из всех языков.