Максим Жуков

«Через выжженный сад…»

Об авторе: Родился в 1968 г. в Москве. Поэт, прозаик, журналист. Служил в Советской армии. Выпустил в московских издательствах 7 книг. Публиковался в «Литературной газете», журналах: «Знамя», «Нева», «Юность», «Шо», «Артикль», «Homo Legens» и других. С 2011 по 2023 год жил в Евпатории (Крым). Вернулся в Москву. Работаю ведущим «Клуба чтения поэзии» в Доме творчества Переделкино. Победитель конкурса «Заблудившийся трамвай» (2012) и обладатель первого приза Григорьевской поэтической премии (2013). В интервью обычно сетую на то, что любовь к инвективной лексике препятствует публикации моих лучших стихов в российских СМИ.
Публикация в журнале «Плавучий мост» № 4 (24)-2019, N 1 (2021).

Дорожное

Вечно – гол как сокол,
Но на паперть ещё не приспело.
То ли так повелось,
То ли дальняя даль позвала –
Я из дела ушёл,
Из такого хорошего дела!
Ничего не унёс –
Отвалился, в чём мать родила.

И как только в окне
Два ряда отштампованных ёлок
Промелькнут-пролетят,
Разгоняя печаль и тоску –
Позабудь обо мне.
Я погибшей державы осколок.
Как её возродят –
На своём не увижу веку.

Я ещё не исчез –
На развилке и до поворота,
Но уже говорят:
«Как ушёл – стало дело верней».
Может быть, так и есть.
Не моя это боль и забота –
Через выжженный сад
Я иду по державе моей.

Может, в этой связи
Переход не окажется долог,
Не сумею понять
Ни народ, ни себя – по пути.
В непролазной грязи
Шевельнётся рабочий посёлок
И захочет обнять
И назад в темноте отвести.

* * *
Надоело ныть,
Проклинать судьбу,
В Петербурге жить –
Словно спать в гробу.
Там стихи читал,
Удивляя люд:
Как всегда – мечтал,
Что меня поймут.
Подвели друзья
Светлолицые:
Не прошёл в князья –
Эх, провинция!

Надоело ныть,
Чепуху молоть,
Эту ночь прожить
Помоги, Господь.
Я за жизнь боюсь,
За твою рабу,
За Москву – чей груз
На моём горбу,
За безумный свет
Всех её огней
И за десять лет,
Что живу не в ней.

Я смотрю давно
На другой фасад:
Вот опять окно,
Где опять не спят.
Я живу в Крыму,
Я стою внизу –
Подойди к окну,
Урони слезу.
Вот и вся моя
Предыстория.
Отпусти меня,
Евпатория!

Москва

Она состоит из фальши
И правды твоей земли;
Держись от неё подальше! –
Держись от Москвы вдали:
Не видит своих огрехов,
Но помнит грехи Кремля –
Прибежище понаехов,
Родная моя земля.

Ночными горит огнями,
Как будто сошла с ума!
Чужими живёт слезами,
Когда их не льёт сама;
Но лишь оботрёт гляделки, –
С расчётливостью следит,
Чтоб ел из одной тарелки
С евреем антисемит.

От этого – не тревожней,
Но как-то, на склоне дней,
Становится безнадёжней
И жить, и работать в ней.
А те, что, пройдя сквозь сито,
Пробились едва-едва,
Да благословят корыта
И стойла твои, Москва!

Снега за окном, как перхоть,
Дожди на ветвях, как слизь,
И если решил приехать,
То слишком не загостись:
Не думай, что вместе с нею
Ты неимоверно крут –
Она на любую шею
Сумеет надеть хомут.

Ночами на Красной Пресне
Стоит дискотечный гам:
Москва производит песни –
Не езди за ними к нам.
В чужие края врастаю,
Но, как из груди ни рву,
Себя москвичом считаю –
И буду, пока живу.

Но даже и после смерти,
Когда надо мной всплакнёт, –
Москве никогда не верьте –
Она и рыдая – врёт.
Но кто бы её стыдиться
И хаять ни начинал:
ОНА И ТВОЯ СТОЛИЦА! –
Запомни, провинциал!

Когда загребает мoney,
Когда регионы жмёт,
Таись от Москвы в тумане,
Стремись от неё в полёт.
Лети! Только Бога ради
Потом не роняй слезу,
Что предал своё Зарядье,
Оставил Арбат внизу! –

Что надо назад вернуться,
Пойти, как всегда, в кино…
И с кем-нибудь прошвырнуться
В каком-нибудь Люблино.
И где на витринах блики,–
Стоять и смотреть с тоской,
Как ходят толпой таджики
По Пятницкой и Тверской.

Каре

Никого, ничего впереди.
Все дороги прошёл, все пути –
Поутру ты меня не буди –
Ни вставать не хочу, ни идти.

Я и так замыкаю каре,
Словно старый солдат на смотру.
Я встаю каждый день на заре –
Не буди ты меня поутру.

Поутру, наводя марафет,
Как с похмелья в театре буффон,
Я бы глупым хотел быть, как Фет,
И таким же прекрасным, как он.

У него – золотые слова,
У него – каждый слог русопят:
Одинокая грезит вдова –
И холодные воды кипят.

Скажут мне:
– Это вовсе не Фет!
И знаток перебьёт знатока:
– Нет у Фета такого как нет!
– Тот же стиль – возражу, – и рука.

Кто у Фета не брал? – погляди! –
И Есенин, и Блок – даже я, –
Кроме тех, кто сейчас впереди…
Поутру не буди ты меня.

Не буди ты меня на заре,
Не гаси поутру, как свечу –
Пусть другой замыкает каре –
Ни вставать, ни идти не хочу.

* * *
Она сказала: «Да пошёл ты!»
И я заметил – там, где храм –
В соседнем доме окна жолты,
По вечерам – по вечерам.
Названья храма не припомню –
Он за углом был, по пути, –
Как раб идёт в каменоломню –
Вот так и я! – пришлось пойти.

Дорожку выбрал сам такую,
Не стал соломки подстилать:
Послать бы мог тогда любую! –
И до сих пор могу послать, –
Но шёл и слышал, как со счёта
Сбиваясь – словно в полусне –
Недвижный кто-то, чёрный кто-то
Людей считает в тишине.

И в настроении убитом,
Не заходя, попутно, в храм,
Я, человеком тем посчитан,
Пошёл, как нищий, по дворам –
И вдоль реки – до новой встречи –
Пошёл-пошёл – пока могу!..
Она без мысли и без речи
На том смеётся берегу.

Диане Балашовой

Такой татарский нос и скулы,
такая русская душа! –
Твои труды, твои загулы –
твоя окрошка хороша!

Как ироничная москвичка,
пришпилишь трусики «кавычками»
к шнуру балкона нетипичного
шестого этажа.
Их стайка белая лиричная,
как строчка Бальмонта, свежа.

Да что там, собственно, окрошка?! –
Ты вся полна глубоких тайн.
И по коврам гуляет кошка,
не замечая твой дизайн.

Но и окрошка хороша! –
твоей прически чародейской,
злодейских слёз и веры детской,
с главой зачитанной Булгакова
и непрочитанного «как его?»
Ты – дочь Москвы. Ее душа.

Москва: закаты и рассветы,
рекламы, улицы, огни –
хоть родилась и не в Москве ты –
твои с рождения они.

Пришла на вечер Вознесенского –
как воплощенье духа женского:
и торопясь, и не спеша, –
с какой-то робкою отвагою –
послушать, что я там балакаю, –
невероятно хороша!

Среди реклам, огней и улиц,
надеюсь, как-нибудь вдвоём –
и ты, и я – слегка сутулясь
и взявшись за руки – пойдём:

куда, зачем? – какая разница –
вдвоём: развратник и развратница –
из разных сфер, из разных мест –
пойдем с тобой – куда понравится:
Москва – как ты – всегда красавица!
Ну а потом – как ожидается! –
свернём туда, где твой подъезд…

Заводи

Захотели, чтоб всё как на Западе:
чтобы – клубы, дома,
даже улицы!
Но забыли про русские заводи,
что от рек и озёр
образуются.

Те клешни оторвали и лапы те,
что держали за горло
и за ворот…
Токмо вышло не так,
как на Западе:
в наших заводях иначе плавают.

Были чёрными – сделались синими,
были мутными –
стали пресветлыми…
И не то чтоб на Западе свиньями
все и вся
обернулись конкретными,
просто – с нашей бесхитростной верою –
оказались на них непохожими
нашей жизнью, тяжёлой и серою,
нашей правдой
и ликами Божьими.

Потому и живём обречёнными,
чтоб вовеки
не стали паскудными –
наши синие заводи – чёрными,
а пресветлые – заново мутными.

Ни к чему нам
дома их
и улицы!
Ненаглядные и драгоценные –
от озёр и от рек образуются
наши заводи – благословенные.

И в заоблачном их отражении,
как следы от невидимой поступи,
судьбоносные вижу знамения –
потому что люблю Тебя, Господи.

* * *
Когда я начал умирать? –
Когда закончил молодеть?
Когда бы так – тогда плевать:
Рождённый должен умереть.
А если – нет? А если вдруг –
В тот день, когда увидел свет
И мне открылся мир вокруг?
В котором я – что есть, что нет.

В котором пел со сцены мне
Казак с оторванной рукой:
«Когда мы были на войне!»
Неясно, кстати, на какой? –
Неясно, кстати, почему –
Хоть на войне и не бывал –
Я сам хотел на ту войну!
И не хотел… но подпевал.

Когда я начал умирать? –
Когда подумал: «Ну и вот –
Моя страна – плохая мать –
Страна рабов, страна господ».
И перелома ждал в судьбе,
И пел о собственной жене:
«Я на войне, как на тебе,
И на тебе, как на войне».

Когда открылся мир вокруг,
В котором я – что есть, что нет,
Я осознал, я понял вдруг,
Что сшит уже бронежилет,
Который числится за мной.
И наяву, как в полусне,
Я вдруг запел со всей страной:
«Когда мы будем на войне!»

Когда мы будем на войне?

* * *
Спрашиваю маму: почему? –
будто сын
из текста одного,
где папаша
режет ветчину
и не отвечает
ничего.

Нелегко на свете
одному.
Научиться надо понимать:
почему
ушедшие во тьму
не ответят –
ни отец, ни мать.