Анастасия Каменская

Стихотворения

Об авторе: Родилась в 1988 г. в Твери, где и живёт. По первому образованию филолог, по второму – культуролог. Работает как куратор социокультурных проектов. Много лет помогает диким птицам, попавшим в трудную жизненную ситуацию, занимается их реабилитацией и реинтродукцией. Автор книг стихотворений «Глобус» (2011), «Живые существа» (2024).

Поэзию Анастасии Каменской отличает особый, пристальный и птичий взгляд помноженный на сопереживание живым существам – братьям нашим меньшим. Именно участие в судьбе «младших братьев» делает человека-зооволонтера «лучшим другом» и «старшим братом» – образец для подражания здесь Святой Франциск: Святой Франциск был тощ как хвощ, / он жил то тут то там. / Святой Франциск был тих, как дождь, / шуршащий по листам. Но если святые вписаны в природу и гармоничны как лес или река, то можно ли назвать город с его вмешательством в природу, его высотными зданиями – прямой противоположностью природе и гармонии? Нет, если и город, и природу роднит некий замысел, по которому здания и возводятся. Итак, автор пишет о сотрудничестве между разными видами и эволюции через такое сотрудничество. Здесь, наверно, уместно вспомнить теорию эволюции Кропоткина, в свое время немало отдавшего именно изучению птиц. А еще можно вспомнить повесть Дениса Осокина «Овсянки», где птицы выполняют роль проводников, связывая разные миры и невольно перенося в земную плоскость особую грацию, стремительность воздушного перемещения. Воробей Катулла, ласточки Тютчева и Фета, журавли Заболоцкого – список можно продолжать до бесконечности – легко и достоверно обозначают смену времен года, соединяют для человека небо и землю, и, наконец, являются двигателем сюжета.
Птичий профиль, особое выражение птичьего лица – читаем ли мы в нём вопрос или оно приносит нам свое сообщение – кажется, пронизывает основной массив стихотворений Анастасии Каменской.
А еще читатель встретит в них всматривание, попытку найти разгадку, вопрошение к звездам, существующим в холодном космосе, посылающим людям свои далекие лучи, когда мы:
<…> головы задрав, стоим в ночи, / надеясь, будто в мире не одни мы./
И падают надменные лучи / на бисер глаз, мерцающий под ними.

Рождество

Мы опоздаем, но постой-ка.
Я посмотреть хочу – там стройка,
Она темна как подворотня –
почти не видно ничего.
Но там сейчас кипит работа:
подвижный кто-то, чёрный кто-то
горбатится, хотя сегодня
сочельник. Завтра – Рождество.

Там в глубине людские тени –
сплетенье рук и ног сплетенье.
Они на крыше и в подвале,
и восвояси не идут.
Они живут работой тяжкой,
и с типовой многоэтажкой
к весне управятся едва ли,
но к лету, видимо, сдадут.

У них внизу – цемент и трубы,
и почерневшие сугробы.
У них строительная свалка
тут угнездилась навсегда.
Зато вверху, во мгле морозной
и снисходительной, и грозной
над этим всем сияет сварка,
как Вифлеемская звезда.

* * *
Ребёнок плачет за стеной.
А за другой – хрипит больной.
Соседи ходят надо мной,
а также – подо мной.
Таков тревожный, тесный мир,
который мы – жильцы квартир –
зовём ночною тишиной,
не зная тишины иной.

* * *
Что бы мы ни говорили –
нас другой поймёт едва.
Что бы мы ни говорили –
это всё слова, слова…
Прозвучавшие впервые,
извлечённые из книг…
Даже самые живые,
даже лучшие из них
не спасают, не решают
ничего, в конце концов,
но как будто воскрешают
дорогих нам мертвецов,
но как будто обещают
утопический уют
мира, где врагов прощают
и друзей не предают.

* * *
Я размышляю об одних
воспоминаниях. О них
нельзя мне думать. И нельзя
о них не думать. В этом вся
ирония. В недобрый час
в душе у каждого из нас
немало сыщется таких
воспоминаний. Как бы их
забыть, оставить за окном?
Каким бы их залить вином?
Они, как облики войны,
неповторимы и страшны.
Они хранятся под замком.
Они всегда особняком
стоят среди любых других,
весёлых, горьких, дорогих –
как смерти собственных детей
среди любых других смертей.

* * *
Ворона строила гнездо
вверху, где провода,
чтоб кошки не добрались до
вороньего гнезда,

чтоб всё житьё устроить над
двора зелёным дном:
и моцион, и променад,
и стол – и всё в одном,

чтоб оставались где-то под,
в туманном далеке,
и гоминид, и тетрапод
на хлипком поводке.

* * *
Трава тут измята. Земля тут изрыта.
Извечной дорогой, священной тропой
все те, у кого и рога и копыта,
сюда отправляются на водопой.

Сухими ногами, тугими телами
дорогу торят, позабыв о вражде,
настырные серны, капризные лани
подходят и лица склоняют к воде.

Огромны глаза, благородны окрасы,
занятны повадки, изящны следы –
живут и не знают, насколько прекрасны,
и нет у них зеркала, кроме воды.

* * *
Святой Франциск был тощ как хвощ,
он жил то тут то там.
Святой Франциск был тих, как дождь,
шуршащий по листам.
И щедр как лес, что всем вокруг
чертоги распростёр,
как старший брат, как лучший друг,
как зооволонтёр.

Горяч как внутренность Земли
и чист, и потому
животные и птицы шли,
с огромным интересом шли,
и шли, и шли, и шли, и шли
на проповедь к нему.

Слетались галки с дальних крыш,
скворцы бежали вскачь.
И самый добрый слушал – стриж.
И самый умный – грач.

* * *
На кошку смотришь, думаешь: хорошая.
На птицу смотришь, думаешь: перната.
Сквозь чёлку смотришь, думаешь: отросшая,
а значит, – думаешь, – уже постричься надо.

А иногда выходишь от приятелей,
стоишь на остановке, ждёшь трамвая.
А с неба – снег, и до того сиятельный,
что просто смотришь, думать забывая.

* * *
Мы свинствуем и свинское плодим.
Мы возимся в грязи, но временами
мы поднимаем рыла и глядим
на бисер звёзд, рассыпанный пред нами.

И, головы задрав, стоим в ночи,
надеясь, будто в мире не одни мы.
И падают надменные лучи
на бисер глаз, мерцающий под ними.