Журнал поэзии
«Плавучий мост»
№ 4(38)-2024
Герман Власов
Три рецензии
Условное название / Александр Климов-Южин. – Москва :
Издательство «Б.С.Г. Пресс», 2024 – 164 с.
Автор проявил оригинальность уже в том, что не стал уточнять «рабочее» название книги и, вдобавок, композиционно собрал ее из уже готовых «толстожурнальных» подборок. А это стихи, вышедшие с 2018-го года в «Новом мире», «Неве», «Дружбе народов», «Кольце «А», «Зинзивере», «Арионе», «Новой юности», сборнике «День поэзии» и других изданиях.
Насколько удачно такое решение? В любом случае, книга составлена из уже готовых блоков, каждый из которых – выверенное равновесие и выбор отдельного редактора. Важно, что тексты перекликаются, а голос автора узнаваем в разных пейзажах:
Постою, на родные осины глаза продеру:
Беспощадные с севера волны штурмуют плотину,
Золотушные листья берёзы дрожат на ветру.
Всё и так хорошо – ни халвы не хочу, ни халявы,
Средь рябин, как средь красных княжон, хорошо и свежо…
Всё и так хорошо – ни богатства не надо, ни славы:
Мне и так хорошо, мне и так хорошо,
Всё и так хорошо.
В предисловии автор сетует, что «есть поэты, которые видят книгу как единый организм», и что у него «композиция, если и присутствует, то скорее всего в разрезе цикличности проживания какого-то периода времени, положим дачного». Но попробуем пролистать книгу и выделить основные ее темы. Это, как сказано выше, дачная тематика, пейзажная лирика, ода поплавку, ода на водворение рака в реку, луна в майские иды, снова луна. Это романтика странствий – Израиль, Версаль, экскурсы в историю Викторианской эпохи. Это русские святые и русские праздники. Это стихотворения о живописи (Дега), о музыке и, опять же – много дачного, семейного (бабушкин сад).
То есть, в книге – пусть и разбитой на выборы отдельных редакторов – есть несколько центров притяжения, переговаривающихся, перемигивающихся друг с другом. Отмечу также стихотворения личные, «прорастающие» из детства:
я теряю очередные перчатки.
Потому дорогие не покупаю,
разве что – всё по сто:
из какой-нибудь там фланельки,
иль за двести – вязанные в два слоя.
А монгольские, с козьим мехом
мне зачем? Все равно посею.
А когда на ветру стынут руки,
от мороза пальцы немеют,
вспоминаю варежки на резинке,
шаровары с налипшим снегом,
что, придя со двора, от ворса
отдирал, как струпья от ранок;
вешал с варежками на батарею
и носил по три года,
пока не протирались в коленках.
Истончалась резинка,
ладонь подрастала
от детской до подростковой.
А вот еще одно – безусловное – как авторское credo, сумма, итог и сухой остаток:
Не быстрина коловерти,
Невыразимость пугает меня
Больше обещанной смерти.
Что позабуду родимую речь,
Сгустком бесчувственным стану,
В стих мне уже не придётся облечь
Дерево, речку, поляну.
Рифмы уже не случится, бубня,
Плесть, порастая щетиной.
Поздно – из тела не высечь огня,
Ласки не взять от любимой.
Что мне заменит в бесплотных слоях
Хрупкие женские плечи?
Кто мне ответит в нездешних мирах
На семь вопросов наречий?
Где и куда? Почему и зачем?
Как и когда, и откуда?
Будь и с ответом, останусь ни с чем,
Без упований на чудо.
Ласточка – жизнь / Виктор Ляпин – Нижний Новгород : Издательство «Книги», 2023 – 200 с.
Стремительный круговорот событий, смена времен года, снег на Покров и тающий снег на Пасху, молодость и старение, река и обещание стать облаком – всё это укладывается в полёт ласточки продолжительностью в человеческую жизнь:
тьмой, безмолвьем в разговоре,
блеском листьев в чаще спящей,
станешь небом, станешь морем.
Станешь шёлковою птицей
в предзакатном угасанье,
тем, что есть, чему не сбыться,
что струится за часами…
Станешь облаком, что тает,
странный свет в себя вбирая,
и сквозь воздух прорастает
тишью брошенного рая…
Автор 4-х сборников стихотворений, выпускник Литинститута (семинар Е.М. Винокурова), поэт из города Кстова Нижегородской области, Виктор Ляпин успел поработать футболистом, журналистом, помощником мэра, дворником и сторожем, а, значит, знает жизнь не понаслышке. Автор любит жизнь, всматривается в неё до ответного оклика, послевкусия, проявления первородной природы:
верб серо-дымчатый взмах ладоней,
с дальнего берега краснотал,
чайки, дежурящие в затоне.
Музыкой таешь, свечой горишь,
манишь синильгой в свой плен глубокий,
…сердце реки одеваешь в тишь,
в ив не оттаявших поволоки.
Снежной шугою вплетаешь в плоть
нити прощаний, чей свет нерезок,
вплоть до основ, до разрыва вплоть –
пламень сырой облетевших фресок.
Некто стоит на твоей горе –
в старой шубёнке и смотрит строго:
много ль молчания в серебре,
так ли заря над рекой убога?
Пожалуй, больше всего в книге пейзажной лирики – следов дождя, завернутого в скошенные травы воздухом; подорожника, покорно ждущего плети инея и льда; утреннего и безгрешного соловья; карего дыма жасмина… А еще – осторожного и памятного вхождения в гармонию с этой говорящей и ранимой природой: поэт прописан в ее пейзаже, он свидетель и очевидец, фехтовальщик за ее честь:
лёгким взмахом девичьей руки
от пчелиных ласк незавершимых
осыпает в речку лепестки.
Осыпает грустью нестерпимой,
словно топит письма. Ну и пусть.
Мне так сладко грезить, нелюбимым,
что умчится вслед за ними грусть.
Холодом окинуло криницы.
Пусть и этот холод улетит.
На твоем велосипеде спицы
снова солнца луч позолотит.
Зашуршат в медовой пыли шины,
станут дни певучи и легки,
позабыв про зябкую крушину
позабыв про лёгкий взмах руки…
Стоит отдельно упомянуть о просодии и звукописи стихов, из которых отдельной подчеркнутой темой выступает тема музыки и живописи –здесь поэт на минуту выступает в роли художника и дирижера. Он пастельным от дождя карандашом наносит на гору алые рябины или хочет быть островом, где ливня фортепьяно грохочет в ложах листьев и улиток. Но зачем прилетела в этот мир ласточка-жизнь, кого она ищет, о чем пронзительно говорит на своем птичьем наречии? Ответы на вопросы читатель найдет в новой книге Виктора Ляпина:
и всё растерявшая – явки, напевы, пароли;
твердящая всем почтальонам:
«Не я в этих письмах, не я»,
«Не мне эта пьеса, не мною расписаны роли».
И вспомню – забыть не смогу, и вернуть и спасти не смогу:
плывущий, мерцающий воздух в живой пелене журавлиной,
летящий, летящий на свет на другом берегу,
томящий, как ветер, гортанной своей окариной.
На службе весны строевой /Алексей Остудин – СПб.: Лира, 2023. — 160 с.
Если вы не читали нового Остудина – обязательно ознакомьтесь с этой книгой, куда вошли тексты, написанные в самом начале 20-х. Стихи стали другими: они – насыщеннее, лаконичнее, резче. А еще в новой книге автор напоминает нам, что помимо категорий любви и смерти, побудительным мотивом творчества может служить и третья категория – война:
ударилась полночь в бега,
берёзы торчат из балета,
как бледные ноги Дега,
не месяц рубец от стамески,
не звёзды – опилки от гирь,
хворает капель в перелеске,
и кровососущий снегирь
глядит, как растрёпанный воин
на службе весны строевой
ремень оглушительный сдвоил
и хлопает над головой,
ему ликовать есть причина,
с земли возвратившись ничьей,
а то, что осколками в спину –
привычное дело врачей.
(Разведка)
Искушенный читатель сразу вспомнит почти одноименное стихотворение «В разведке», написанное М. Светловым почти 100 лет назад:
В синем холоде штыков,
И звезда на нас взглянула
Из-за дымных облаков.
И в самом деле, в отечественной поэзии есть целый пласт военной лирики, представленной Гудзенко, Межировым, Фатьяновым, Самойловым, Кульчитским, Дегеном, Друниной и многими другими (пожалуй, самые пронзительные и резкие стихи у Юрия Белаша). Можно вспомнить из Золотого века «Валерик» и «Бородино» Лермонтова, «Полтаву» Пушкина. А еще раньше знаменитые оды Ломоносова и Державина. Общее здесь, берущее начало от «Иллиады» и «Махабхараты», – иная атмосфера (стихии кшатриев – огонь и ветер), и воспевание оружия (будь то щит Ахилла или гурда у Лермонтова). Но, главным образом, мы узнаем прежнего Остудина, пускай само время изменилось и уже не станет прежним:
попасть боится в новый переплёт,
а мне бы в Гималаи перебраться,
но этот поезд дальше не идёт,
закусишь пустоту цветком левкоя,
условия игры приняв на грудь,
мне шестьдесят, но выгляжу легко я,
хотя не по годам горяч и груб,
кукую в буреломе обещаний,
пока волчок не цапнул за бочок,
где совы между дел посовещались,
и под лежачий всё-таки течёт,
достал из пластилина детский лепет,
обрыдло пить прокисшее вино,
а время на плаву, а время терпит –
из циферблата проруби оно,
проблематично, даже на портрете,
стирать печаль с унылого чела,
но будущее можно рассекретить
при помощи заначки со вчера,
пока луна меняла в небе нимбы,
созвездий домино не уберёг –
сплошной базар, тяжёлый запах рыбы,
и рыбьи кости в горле поперёк.
Примечание:
Герман Власов – поэт, переводчик, редактор. Живёт в Москве.