Журнальное обозрение

Вера Калмыкова

Внутренние темы русской поэзии

Статья 1. Пристальность: «смотрю и только»

Попытка выбрать среди публикаций любимого журнала две-три – заведомо обречена на провал: ведь почему журнал любим? Потому что тексты в нём качественные, поэты хорошие. В последнем номере «Плавмоста» поэтических публикаций двадцать девять. И-и-и?..
Оттого выбор и сейчас, и дальше будет конъюнктурен, а за собой я оставляю мечту написать примерно о половине авторов «Плавмоста» 2024, № 4 отдельные тексты. Пока остановлюсь на Варваре Заборцевой и Анастасии Каменской – два имени, сравнительно недавно зазвучавших, два «иномирья» (Андрей Санников), речевых отражения реальности, которую мы ошибочно и самодовольно понимаем как объективную и доступную в ощущении. Оба поэта сейчас на слуху, их стихи появляются в конкурсных программах.
Общая черта Варвары Заборцевой и Анастасии Каменской – наблюдательность, пристальность, на самом деле – включённость в мир всеми пятью чувствами, из которых зрение преобладает, но лишь чуть-чуть. Каменская, быть может, немного больше склонна к обобщениям, к поэтическому моралите: «Мы свинствуем и свинское плодим. / Мы возимся в грязи, но временами / мы поднимаем рыла и глядим / на бисер звёзд, рассыпанный пред нами». Здесь дорог предлог «пред» – всё-таки в один уровень, всё-таки не «над». Но и в этом случае художественность преобладает над той содержательностью, которая перелагается обычными словами, потому что второй катрен стихотворения не перескажешь никак, его можно только прочитать только здесь и только у этого поэта: «И, головы задрав, стоим в ночи, / надеясь, будто в мире не одни мы. / И падают надменные лучи / на бисер глаз, мерцающий под ними».
Так осуществляется преображение, без которого поэзия просто не нужна. Внимательный взгляд Заборцевой выхватывает из потока бытия парадоксальные моменты («И листья первые – глубинный свет наружу»), труднопереводимые на язык слов, однако – вот. Собственное узнавание мира в его физических процессах поэт передаёт в той степени подробности, которая удостоверяет личный опыт (в верлибре это частый и вполне закономерный приём): «Я раньше не знала / Что в мире есть иной горизонт / Водоносный», а потом вдруг лирическая героиня переключается с «я» на иную субстанцию, становясь ею: «Воде не так-то легко / Схватиться за корни».
При чтении этих двух поэтов сама собой возникла тема пристальности, внимания к внешнему миру за счёт привычной нам лирической авторефлексии. Здесь дело не в «человек отменяется» (К. С. Льюис), а в попытке объективировать собственную интерпретацию до степени неисключительности человеческого взгляда: и листья, и птицы, и парнокопытные имеют собственное мироощущение, и человеку стоит научиться вести себя поскромнее. Но вот звучит ли эта тема в иных публикациях, и если да, то как, – хороший вопрос и, думается, своевременный.
В последнем убеждают стихи Александра Кушнера («Звезда», 2025, № 1): «Я хотел бы собакой побыть пять минут / И понять, есть ли мысль в голове у собаки. / <…> Я хотел бы минуту побыть или две / Птицей, только не вороном – невскою чайкой. / Я хотел бы понять, что у них в голове, / В одиночку летающих в небе и стайкой». Не хочется придумывать отражение мира в нечеловеческом сознании, хочется хоть ненадолго побыть нечеловеком: дьявольская разница! Поиск подобных интенций в поэтических публикациях, однако, даёт не много результатов, хотя в том же номере «Звезды» Алексей Машевский отвлекается от собственного видения и обнаруживает действительно инобытие: «К дню не притронуться… Так с ветки перезрелый / Плод падает – лишь руку протяни. / Метало утро огненные стрелы, / Ночь зажигала льдистые огни». Поэт ищет в самом себе хоть мельчайшую возможность отключиться от себя самого: «Так что ж я задержаться не могу / Вот в этом свете, в запахе полыни, / В мелькании стрекоз на берегу?»
Не очень-то получается: оказывается, работа самозабвения, самоотключения, самоневыражения довольно трудна. Но – идёт. Помогает наблюдение за внечеловеческим и фиксация самостоятельной жизни мира, проистекающей вне нашего участия: «Как на крыше береза с осиной / Прижились, да еще ужились?» (Елена Елагина. «Звезда», 2025, № 2). Может быть, это возможно лишь, когда «Незаметно становишься тарой / Для души – не мужской и не женской», как пишет Елагина в другом стихотворении? То есть телесная молодость – препятствие?..
Для Варвары Заборцевой и Анастасии Каменской – очевидно нет.
Наверное, ответ даст история отечественной поэзии за последнее столетие. Сергей Чупринин в третьей книге из оттепельного цикла, «Оттепель как неповиновение» (М., 2023), упомянул, что в сталинские десятилетия личная лирика вообще не публиковалась и получила журнальные площади только после смерти вождя, да и то не сразу и не в полной мере. Возможно, лирическое «я» перестояло в одиночестве и до сих пор не может пережить заключение; а там еще подоспели и разного рода постмодернистские катаклизмы, в которых русская лирика еле устояла.
Жизненность обеспечила ей, в частности, и христианская нота, зазвучавшая ненатужно и естественно; мы даже не заметили, как и когда это произошло, однако к концу первой четверти XXI века тенденция определилась. Выясняется, что такой взгляд на мир освобождает поэта от гнёта себя, себя, себя и только себя. «Читатель, друг мой, я хочу сказать… / Да нет, скорее, просто показать / вот этот свет на ясеневых листьях / зелёно-золотой… Им поделиться / с тобою почему-то тороплюсь. / Я в этот летний вечер так боюсь, / что он вот-вот погаснет, этот свет» (Константин Гадаев. «Знамя», 2025, № 1). Пристальность даёт ощущения, в художественном отношении уникальные: «Два облака волнистых / пересекают осень / два облака над жёлтым полем / я провожаю взглядом их / не вспоминаю / смотрю и только», – это из стихотворения Михаила Кукина (тот же номер «Знамени»). Конечно, так можно договориться и до молчания, что у Кукина и получилось: «и хорошо что никому слова / ни этим облакам ни нам с тобой / не требуются больше / любовь моя». Мотив важный, но не к разговору, сейчас придётся запомнить его на будущее.
Добровольное растворение в мире приводит к тому, что мир начинает звучать в тебе и видеть человеческий мир сквозь тебя, твоими глазами: «Если долго сидеть у окна, / можно с ним потихоньку сродниться, / стать прозрачным… / И будет зима / сквозь тебя всё смотреть и дивиться / раскалённой печурке в углу, / молоку и домашнему хлебу, / прислонившись к живому стеклу, / словно лбом, примороженным небом» (Сергей Пагын. «Дружба народов», 2025, № 1). Не так-то плох этот обмен сущностями, если разобраться. Не обязательно всё время быть собой, оно и надоедает, между прочим.
Иногда удаётся сплавиться с миром воедино: он тебе – ветку сирени, ты ему – метафору, и нет нужды отказываться или даже выбирать. Если совсем всерьёз, то поэтическая метафора – одно из немногочисленных человеческих достижений, которое можно сопоставить с данной нам, пусть и в недоощущении, но всё-таки реальностью. «Хочется стать дальнозоркой, / чтобы на бегу замечать / пятилепестковую сирень / редких встреч, / успевать сорвать её, / уметь беречь её – / и не слепнуть беспомощно / в повседневной зелёной ряби / запланированных и непредсказуемых / забот» – эти стихи Полины Кондратенко, начавшиеся как законнорождённый дактиль и развернувшиеся в верлибр, опубликованы в журнале «Всемпоэзии», появившемся на рубеже 2024–2025 годов и претендующем, как и любое молодое начинание, на некую всеохватность: любым стилем, лишь бы поэзия. Посмотрим, как пойдёт, в конце концов, «Плавмост» эту задачу решает ведь. Пока же скажу, что у главреда «Всемпоэзии», поэта Стефании Даниловой, получилось стать голосом поколения тридцатилетних. Без артикулированной цели, что приятно. И не в последнюю очередь благодаря умению вслушиваться и быть пристальной.
Полное отключение от себя в пределе приведёт к бессловесной пустоте; включённость только во внутреннюю жизнь лирической личности, напротив, вытеснит из текстов голоса мира. Арсению Ли удаётся совместить обе противоположности: «Невыразимое прекрасное / Уже стучится у ворот. / С утра, ты вспомни: осень ясная, / Сейчас же – оторопь берёт. / Кружит летучий хоровод / Снежинок, человеков, неба, / Снег стелется, зима идёт» (тот же номер «Всемпоэзии»).
Пристально глядя на что-то, мы обнаруживаем в себе небывалую зоркость, и точка нашего зрения незаметно разворачивается в угол, сначала острый, а затем всё более и более расширяющийся до масштабов поля. Случайно ли, что почти во всех приведённых текстах горизонт или описан, или подразумевается? Отказ от приоритета собственной лирической личности, некоторое – совершенно антинаучное! – превращение лирического героя в лирический субъект происходит небыстро и возможен не в каждой поэтической системе. Нет ничего специального плохого, как и специально хорошего, в разговоре о себе: каждый раз всё дело в поэзии, а не в поэтике. Но то, что этот мотив, при всей его экзотичности, вообще возникает, может со временем привести к интересному следствию, когда «человеческого, слишком человеческого» (Ф. Ницше) станет поменьше, а поэзия начнёт «производить впечатление именно средствами поэзии» (В. Я. Брюсов) и ничем иным.
Такой поэзии мы ещё не знаем.

Примечание:
Вера Калмыкова родилась в Москве (1967). Филолог, искусствовед, кандидат филологических наук, член Союза писателей г. Москвы. Автор исследований по истории литературы и изобразительного искусства. Публикации стихотворений, критических статей, публицистики в журналах «Аврора», «Вопросы литературы», «Гостиная», «Дружба народов», «Звезда», «Литературная учёба», «Нева», «Октябрь», «Перископ», «Сибирские огни», «Урал» и др. Постоянный автор ПМ.