Юрий Бородин

В ОЖИДАНИИ БЕЛИНСКОГО, или
Заседание жюри поэтического конкурса

Действующие лица:
Николай Некрасов, Пётр Вяземский, Аполлон Григорьев,
Дмитрий Писарев, Василий Боткин, Николай Добролюбов
Михаил Салтыков-Щедрин – все члены конкурсного жюри;
Аким – княжеский слуга.

Действие происходит в XIX веке, знойным летом, в усадьбе князя Вяземского. Члены жюри восседают за большим длинным столом, который установлен прямо в анфиладе особняка; все двери боковых комнат открыты, что создаёт естественную вентиляцию; тем не менее, жара даёт о себе знать. На столе, кроме бумаг, располагаются прохладительные напитки, весьма возможно, и слабо горячительные. Судя по расслабленным позам присутствующих, все они в ожидании… И как выясняется, в ожидании председателя жюри Виссариона Белинского.

(Вяземский звонит в колокольчик. В конце коридора появляется слуга)

ВЯЗЕМСКИЙ: Ну что там, Аким? Посылали кого-нибудь? Неужели никаких известий?
АКИМ: Не извольте беспокоиться, Вашсиятельст… Всё исполнено в лучшем виде. Ждём-с.
ВЯЗЕМСКИЙ: (глубоко вздыхая). Ступай себе.
БОТКИН: Пётр Андреич, голубчик! Битый час сидим… Надо что-то делать, в конце концов…
ПИСАРЕВ: (иронизирует). Вот и займитесь, Василий Петрович, этим самым „что-то делать“. Почитайте ещё раз тексты, определитесь, чтобы потом не блуждать в сомнениях…
БОТКИН: А я, собственно, уже определился, молодой человек. Для меня всё ясно…
НЕКРАСОВ: Господа, в самом деле, пора принимать какое-то решение. (Глядя на Боткина с Писаревым). Тем более, как я вижу, прения уже начались. Пётр Андреич! На правах хозяина – берите бразды правления в свои руки. Ради Бога! Сколько ж можно ждать…

(Присутствующие закивали и подали одобрительные голоса)

ВЯЗЕМСКИЙ: Ну что ж. Раз такое дело (смотрит на брегет)…
Возьму на себя смелость выйти с предложением начать обсуждение конкурсных работ наших финалистов… Если, как я вижу, уважаемые члены жюри не против.
(„Не против“, „Только за“, „Давайте начинать…“ – раздались дружные голоса)
ВЯЗЕМСКИЙ: В таком случае, необходимо решить, кто будет вести протокол заседания… Какие будут предложения?
БОТКИН: Предлагаю Писарева! Лучшей кандидатуры не найти!
ПИСАРЕВ: Это с какого боку?!
БОТКИН: Так ваша фамилия располагает, Дмитрий Иваныч…
ПИСАРЕВ: У меня почерк неразборчивый. Поэтому, в свою очередь, предлагаю Михаила Евграфовича!
САЛТЫКОВ-ЩЕДРИН: Увольте, господа, у меня аллергия на гусиные перья!
ПИСАРЕВ: А как же вы своего Иудушку накропали?
С.-Щ.: А у меня псарь грамотный, вот я ему и надиктовал…
ВЯЗЕМСКИЙ: (звонит в колокольчик). Господа, господа… Давайте к ближе делу… Сами же требовали…
(Входит Аким)
АКИМ: Вызывали, Вашесиятельст?
ВЯЗЕМСКИЙ: (машет руками). Ступай, ступай! Я не тебе звонил… Хотя постой. Принеси-ка холодненького квасу с ледника…
ПИСАРЕВ и ГРИГОРЬЕВ: (одновременно). И лафитика прихвати!

(Далее большинством голосов выбирают вести протокол всё-таки Писарева)

ВЯЗЕМСКИЙ: Ну вот и прекрасно… Не будем терять больше времени на всякие формальности. Предлагаю начать обсуждение. Пусть каждый выскажется по очереди и назовёт, по возможности, свою призовую тройку поэтов. Кто первый? Ага…Аполлон Александрович? Прошу вас.
ГРИГОРЬЕВ: Что могу сказать… Жюри предварительного отбора во главе с господином Белинским проделало большую работу. (Обращается к Некрасову) Вы, Николай Алексеевич, кажется, тоже входили в его состав? (Некрасов глубокомысленно кивает). Тогда правильно ли я вас понял, что отбор финалистов осуществлялся на принципах равноправия различных поэтических школ? Я тут вижу поэтов вашего круга: Кольцов, Никитин, Огарёв… и даже, простите меня, Гольц-Миллер… А также пушкинского окружения: собственно, сам Александр Сергеевич, Жуковский, Языков, Батюшков…И отдельно другая группа – философского толка: Тютчев, Баратынский, Хомяков и иже с ними.
НЕКРАСОВ. Да, вы абсолютно правы, Аполлон Александрович… В общем-то, это не так трудно было заметить. Идея Виссариона Григорьевича и состояла в том, чтобы определить лучшего поэта каждой из трёх школ, и тем самым составить из них тройку призёров. По-моему, это весьма мудро. Зачем нам разжигать эстетическую полемику? Ведь так, господа?
(Шум, невнятные голоса то ли согласия, то ли неодобрения).
ГРИГОРЬЕВ. Не знаю-не знаю…Я привык исходить объективно из качества художественного слова…
ВЯЗЕМСКИЙ: Ну и как? Вы лично уже определились?

(Входит Аким с подносом, на котором располагается набор различных бутылок)

ГРИГОРЬЕВ: (наблюдая внимательно за действиями слуги).Так…так… очевидно же, что уровень трёх поэтов превосходит остальных финалистов…Пушкин, Тютчев, Фет…
(Аким удаляется с пустым подносом)
ПИСАРЕВ: (бросает писать протокол, взрывается и вскакивает с места). Что, опять? Опять, да? Пушкин – там, Пушкин – здесь…Пушкин то-сё… Кругом и везде сплошной Пушкин! Можно подумать , что Пушкин – это наше всё! Сколько ж можно?!. Ему что, призов и наград мало? (наливает себе большую рюмку вина и залпом опрокидывает её).
С.-Щ.: Да бросьте! Пушкин кругом в долгах! Вяземский подтвердит…
ПИСАРЕВ: А это, уважаемый, его личное дело! В долгах! Сейчас махнёт пером – какую-нибудь поэмку, а то и историческую драму выдаст – и всё покроет… Вы видели его гонорары?!
ВЯЗЕМСКИЙ: (звонит в колокольчик). Господин Писарев, оставьте в покое пушкинские гонорары…Займитесь протоколом!

(Появляется Аким)

АКИМ: Звали, Вашсиятельст?…
ВЯЗЕМСКИЙ: (отчаянно машет руками). Да ступай, ступай ты себе!…
С.-Щ.: Позвольте?…Я, собственно, не о Пушкине, а о Фете. Думаю, что если Фету и отведено где-то видное место, то только в „семье второстепенных поэтов“. (Некрасов одобрительно хлопнул в ладоши). Да, его романсы распевает чуть ли не вся Россия, благодаря услужливым композиторам. Но это всё пьески наименее удавшиеся, типа „На заре ты её не буди“, или „Не отходи от меня“. Всё-таки считаю, что поэтический мир Фета „довольно тесен, однообразен и ограничен“.
БОТКИН: А я вот не соглашусь с оценкой уважаемого Михаила Евграфовича. Да, Фет не поэт „глубокомысленного воззрения“, его поэтическое чувство является в простой, домашней одежде…И здесь необходим очень внимательный глаз, чтобы заметить его… Думаю, редкий поэтический талант господина Фета ещё оценят наши потомки…
ДОБРОЛЮБОВ: Да бросьте вы!!! Какой Фет! Будущее за поэтами из народа! За такими, как Кольцов! За его песнями!
(Писарев в сторону: „Заговорила змея очковая“).
Настоящий талант, он в народе кроется. Вы только создайте условия простолюдинам для образования… Вспомним тёмного мещанина нижегородского Минина, спасшего Россию. Или патриарха Никона – он же сын крестьянский из бедной деревушки Нижегородской губернии. А Кулибин – нижегородский мещанин!
ПИСАРЕВ: (не отрываясь от записи, с сарказмом). А что это они у тебя, Коленька, все из Нижнего НовгОрОду?
Что там за рассадник такой самородков?
ДОБРОЛЮБОВ: Да ради бога! Сусанин – костромской мужик, Ломоносов – архангельский…А в Курске до сих пор живёт замечательный астроном – мясник Семёнов…
ВЯЗЕМСКИЙ: Господа, какой астроном, какой мясник?! Вы о чём? Давайте не отступать от нашего предмета (достаёт брегет). В самом деле, где же Белинский?! Вы, собственно, кого предлагаете, Николай Александрович? Ваши кандидатуры…
ДОБРОЛЮБОВ: Мои? Вот они, поэты социального напряжения, певцы народные: Алёша Кольцов, Спиридон Дрожжин, Ваня Никитин…На худой конец – Кондратий Рылеев…
ВЯЗЕМСКИЙ: Во-о-т…Коротко и ясно. Записал, Дмитрий Иваныч?
Хотя лично я по поводу Кольцова позволил бы сделать себе одно замечание. На конкурс-то он прислал не песни вовсе, а думы. Куда его, скажите, народность-то подевалась? Прямо европизированный косарь, излагающий „феноменологию духа“. Просто любомудр новый, не при Чаадаеве будет сказано. Надо же как глубоко в наше общество проникли идеи Гегеля. Как там у Жемчужникова:

БОТКИН: Я, кстати, тоже многих авторов с трудом узнаю. Например, что произошло с Фёдор Николаичем… Глинкой! Вы только послушайте, что он пишет:

ГРИГОРЬЕВ: Окститесь, Василий Петрович! Это Авдотья Глинка, супруга Фёдора Николаича…

(Присутствующие все разом покатились со смеху).

НЕКРАСОВ: (протирая платком слезящиеся от смеха глаза). Вот что значит надо внимательнее читать биографическую справку автора. Фёдор вместо себя на конкурс супругу свою послал.
БОТКИН: (пикирует). Тогда мне вообще непонятно, как эта Авдотья в финал попала. К какой-такой поэтической школе вы её приписали?
НЕКРАСОВ: (прерывает смех, смущается). Видите ли, Василий Петрович…Дело в том, что мы решили дать шанс хоть одному автору-женщине, – так сказать, мотивировать прекрасную половину человечества к творческой деятельности… В области изящного искусства, в том числе поэзии, у нас сегодня женщин непростительно мало, согласитесь…
БОТКИН: А не кажется ли вам, что такой гендерный, снисходительный подход к женщине в некотором роде как раз унижает её…
ДОБРОЛЮБОВ: Да бросьте вы свою психологию! Я лично согласен с Некрасовым…Надо волевым актом создавать благоприятные условия, раскрепощать духовную сущность женщин. Уверен, пройдёт немало времени, и они заткнут за пояс мужчин во многих сферах, в том числе и в поэзии… Поддержу Авдотью!
НЕКРАСОВ: (про себя) „Какой светильник разума!..“.
ПИСАРЕВ: (про себя) „Белены объелся“.
ВЯЗЕМСКИЙ: Этого не стоит записывать.
ГРИГОРЬЕВ: Ну вот, пожалуйста… До чего мы докатились! А ведь это всё ваше, господин Некрасов, влияние.
НЕКРАСОВ: (искренне удивляется) Вы это о чём?
ГРИГОРЬЕВ: Как о чём? Об этом самом: „Поэтом можешь ты не быть…“. Вот они и не МОГУТ… Вы большинство наших поэтов запрограммировали. Автору ныне удобнее и проще писать не под видом поэта, а под видом гражданина… Ведь вот даже здесь мы ведём разговор не о поэтическом, а „околопоэтическом“.
НЕКРАСОВ: Позвольте-позвольте… По-вашему, выходит, что поэзия – это вроде страсбургского пирога, закатанного в банку. Нет, батенька! Она открыта реальной жизни, она дышит ею всеми порами… А сам поэт – он больше, чем поэт…Тем более, в России…
ПИСАРЕВ: (не отрываясь от записи) А ведь неплохо сказано. А? (Диктует вслух самому себе) „По-эт в Рос-си-и боль-ше чем по-эт…“. Помечу, кто автор, а то неровен час, какой-нибудь ловкий стихотворец себе присвоит.
ВЯЗЕМСКИЙ: Стоп, господа! Остановитесь! Ради бога! Николай Алексеевич! Вы же сами призывали избегать глубоких эстетических споров! Время! Время! Давайте всё же остановимся на одном варианте при выборе призёров и победителя. Поэтому правом, данным мне уважаемым судейским сообществом в связи с отсутствием председателя, ставлю на голосование следующий вопрос: кто за компромиссный подход к работам финалистов, то бишь, по поэтическим направлениям и школам? Прошу поднять руки!

(Все, кроме Боткина и Григорьева, дружно вскидывают руки)
………..

ВЯЗЕМСКИЙ: Ну вот! Решение принято… И безо всяких прений.
ГРИГОРЬЕВ: (явно расстроенный, опрокидывает порцию лафита) Так… А дальше-то что?
ВЯЗЕМСКИЙ: А далее всё просто. Каждый из нас на листочке записывает имена трех призёров – по одному из каждой школы и напротив имени ставит цифирку: 1, 2 или 3. Всё. А мы с Николаем Алексеевичем сводим все наши записи, а засим оглашаем итог…
НЕКРАСОВ: Да, ещё, господа, важное уточнение. Не вносите в список Жуковского. У нас для него отдельный – утешительный приз: „Уходящая натура“.
БОТКИН: Постойте, постойте… А как же, например, с такими участниками, как Кукольник, Щербина, или та же обожаемая Авдотья Глинка? Ведь очевидно же, их ни к каким школам не пристегнёшь!…
ВЯЗЕМСКИЙ: (сделав постную гримасу и разводя руками) Ну, значит, такова их судьба… Пусть довольствуются тем, что попали в финал благодаря лояльности жюри на предварительном этапе.
………..

(Спустя некоторое время, после сбора списков и тщательного их анализа)

ВЯЗЕМСКИЙ: Итак, господа, имею честь огласить окончательный итог как поэтического конкурса, так и нашей с вами многодневной кропотливой работы в составе авторитетного жюри. Жаль, что эту торжественную минуту не может разделить с нами многоуважаемый „неистовый“ Виссарион. Тем не менее, вот три имени поэтов, которые поднялись на доморщенный наш Олимп: Алексей Кольцов, Фёдор Тютчев и (бросив лукавый взгляд на Писарева) всё же Александр Пушкин.

(Возгласы, вздохи, шарканье стульями, хлопанье в ладоши)

НЕКРАСОВ: Ну а я, с разрешения Петра Андреевича, озвучу, как распределились места между главными фаворитами. Внимание! Первое место – Тютчев, второе – Кольцов, третье оставляем за Пушкиным…

(Все члены жюри встают, аплодируют: кто восторженно, кто умеренно)

ВЯЗЕМСКИЙ: (с заговорщицкой улыбкой) Господа…Господа, это ещё не всё…Э-э-то далеко ещё не всё. Прошу присаживаться. Обратите внимание на дальний конец стола, как раз напротив председательского места. Видите, там конверт. (Присутствующие вытянули шеи). Теперь, после подведения окончательного итога, пришло время его вскрыть. Таково было наше приватное условие конкурса, о котором знали лишь господин Белинский, а также ваш покорный слуга.

(Члены жюри возбудились, не понимая ещё, какого характера ожидает их сюрприз)

ВЯЗЕМСКИЙ: Николай Алексеевич, предоставляю вам право вскрыть этот конверт. Прошу…
НЕКРАСОВ: (встаёт, медленно, словно совершая некий ритуал, подходит к дальнему краю стола, волнуясь и долго возясь с конвертом, наконец, чуть ли не разрывает его и извлекает какую-то бумагу, вертит её в руках). Что это? Кредитный билет? или вексель…На 30 тысяч рублей… серебром? Пётр Андреич? Что это?
ВЯЗЕМСКИЙ: А это, Николай Алексеевич, денежный приз победителю конкурса.

(Князь оглядел присутствующих и остался доволен произведённым эффектом: казалось, свинцовая тишина разом накрыла всех сидящих за столом и вдавила глубоко в кресла. Был слышен лишь шорох ценной бумаги в дрожащих руках Некрасова. Минута молчания тянулась дольше обыкновенного)

НЕКРАСОВ: (первый пришедший в себя). Как это, Пётр Андреич! Вы были в курсе с самого начала и молчали. Узнаю тайного советника… И догдываюсь, что львиная доля этого вспоможения, конечно же, ваша…
ПИСАРЕВ: Ничего не пойму…Кому 30 тысяч?
ДОБРОЛЮБОВ: Победителю… „Кому-кому“…
ПИСАРЕВ: Тютчеву, что ли? Одному?
ГРИГОРЬЕВ: Ну, насколько мне известно, Тютчев у нас один…
ПИСАРЕВ: Вы издеваетесь?! Что вообще здесь происходит?!
БОТКИН: Действительно, Пётр Андреич, ситуация получается какая-то, мягко говоря, неудобная…
ПИСАРЕВ: (не успокаивается). „Неудобная“?! Неудобная ситуация, когда мне высморкаться не во что… Это что же получается, я здесь в духоте над протоколом пыжусь, а 30 тысяч – лютеранцу Тютчеву!
ВЯЗЕМСКИЙ: (сохраняя спокойствие) Господа, а что изменилось бы, узнай вы об этом призе с самого начала? Ну вот что?
БОТКИН: Многое, Пётр Андреич…Не знаю, что, но многое. Это ж 30 тысяч!
С.-Щ.: (аккуратно разглаживая бороду) А что, было бы занятно прокрутить ситуацию назад с учётом открывшихся обстоятельств…
ВЯЗЕМСКИЙ: В самом деле? А ведь это даже интересно. Ну что ж… В этом случае, господа, я умываю руки. Представьте, что меня здесь нет. Но есть денежный приз. Решитесь начать с нуля?
ПИСАРЕВ: (встаёт). А вот решусь! Предлагаю: первое место никому не присуждать. Деньги сохранить в резервном фонде для организиции и проведения будущих поэтических конкурсов. И таким образом оставить двух призёров: Тютчева и Кольцова…Пушкина за борт…

(Наступила пауза. Первым очнулся Григорьев)

ГРИГОРЬЕВ: Не приемлю радикальных решений… Но в предложении господина Писарева нахожу здравое зерно. Только при этом надо быть последовательными до конца и отказаться вообще от пресловутой привязки к поэтическим школам. Давайте всё же обратим внимание, так сказать, на независимых авторов. Я вот тут между делом ещё раз пробежал биографическую справку Нестора Кукольника. Его творчество довольно обширно и многогранно. Наряду с поэзией, он успешно пробует свои силы в драматургии, в жанре авантюрного романа, исторической повести, художественной критике и даже в музыке.
С.-Щ.: Напомните, а что он там на конкурс прислал…
ГРИГОРЬЕВ (перебирает бумаги, находит нужную и начинает декламировать)

БОТКИН: А ведь недурно. Какая звукопись! Надо это композитору Глинке показать…То-то славная песня получится!
С.-Щ.: Вы что, собственно, предлагаете, Аполлон Григорьевич?
ГРИГОРЬЕВ. Предлагаю явить народу новые имена, свежие лица! Кукольнику отдать второе место… А третье…третье…
ДОБРОЛЮБОВ: (вскакивает) Авдотье! Авдотье! Дайте шанс женщинам!
ГРИГОРЬЕВ: Ну так что? Ставим на голосование? (Испытующе глядит на
Вяземского с Некрасовым).
ВЯЗЕМСКИЙ: Мы же договорились, что меня здесь нет…
НЕКРАСОВ: (отмахивается словно от мухи). Ставьте…Ставьте, за ради бога! Не мне же, а Писареву протокол переделывать.
ПИСАРЕВ: Не беспокойтесь на этот счёт, Николай Алексеевич…Это меня нисколько не затруднит.
НЕКРАСОВ: Однако…Каким вы стали покладистым, молодой человек.
(Далее „переголосованием“ большинством голосов при воздержавшемся Некрасове утверждаются кандидатуры Кукольника и Авдотьи Глинка)
ВЯЗЕМСКИЙ: (вынимает из кармана зазвонивший брегет, смотрит на часы) У-у-у… Время! Время обеда, господа. Вы даже не представляете себе, какой гастрономический фокус из бресских каплунов на можжевеловом масле, под анжуйское, придумал мой повар Терентий…Обо всём забудете, и о ваших разногласиях, и поэзии тоже. Бросайте всё! Надоело быть умным! На воздух, на воздух…Нагуливать аппетит…
Мда… А Белинский так и не явился.

(Все дружно и воодушевлённо встают и направляются к выходу)

С.-Щ.: (поёт искусственным басом) „Веселится и ликует весь народ…“
ПИСАРЕВ и ДОБРОЛЮБОВ (подхватывают тенорами) „И быстрее, шибче воли Поезд мчится в чисто поле…“
БОТКИН: (вполголоса Григорьеву) А вы не в курсе, Аполлон Григорьевич, почему Лермонтов не попал в финал?
ГРИГОРЬЕВ: Так он на Кавказе…Воюет…

(В это время перед самым носом хозяина и гостей распахивается дверь и появляется Аким с докладом)
АКИМ: Господин Белинский собственной персоной!
(Все застывают на месте)
ПИСАРЕВ: Как вовремя-то! Как раз на каплунов…

(Занавес)

Примечание:
Бородин Юрий Николаевич родился в 1953 году в Воронеже. После службы в армии окончил Воронежский гос. пединститут. Работал учителем, корректором в издательстве, ответ. секретарём армейской газеты, обозревателем районных СМИ. Член Союза журналистов России. В разное время публиковался в журнале «Подъём». Автор двух поэтических сборников, трёх книг прозы, а также литературоведческого исследования «Свободный стих».
Сегодня живёт и работает в поселке Панино Воронежской области.