Валерий Сухов

«На перекрёстке веры и безверья…»

Об авторе: Валерий Алексеевич Сухов. Родился в 1959 г. в селе Архангельское Городищенского района Пензенской области. Окончил Пензенский государственный педагогический институт и аспирантуру при Московском педагогическом университете. Кандидат филологических наук. Работал учителем в сельской школе и преподавателем в Пензенском государственном университете. Член Союза писателей России, редактор отдела поэзии журнала «Сура», автор шести поэтических сборников. Публикации в «Литературной газете», в журналах «Сура», «Молодая гвардия», «Подъём», «Русское эхо», «Наш современник», «Простор», «Волга ХХI век», «Аргамак», «Нижний Новгород», «Великороссъ», «День и ночь», «Север», «Бийский вестник», «Краснодар литературный», «Дон», «Белая скала», «Аврора», «Дети Ра», «Второй Петербург», «Зарубежные записки», «Гостиная». Лауреат Всероссийской премии им. М. Ю. Лермонтова, Международной премии имени С. А. Есенина «О Русь, взмахни крылами…», премии им. Бориса Корнилова «На встречу дня!». Живёт в Пензе.

Запахи

Травы на лугах, в полях – солома.
Помню запахи родного дома.

Первый – бабушка спекла в печи.
Хлеб подовый с угольком – горчит.

На столе, как солнце, каравай.
Корочка и мякиш – хлебный рай!

Не забылся запах и второй.
Был он белый, пенный и парной.

Облака-коровы пахли сладко.
Звал домой их: «Ночка и Нарядка».

В стаде они – самые родные.
И, как время, их качалось вымя…

Архангельское

Я родился в селе Архангельском.
Коренном, российском – не ангельском.
Там земная юдоль – не райская,
Церкви нет уже с давних пор.
Но родное село Архангельское –
Вот Архангельский мой собор.

Без молитвы душа томится.
Без истоков мелеет река.
И пора мне к ним возвратиться,
Чтоб увидеть родные лица
И святой водой причаститься
Из Михайлова родника.

Перекрёсток

В родном селе взорвали древний храм,
Не затмевал чтоб зори коммунизма, –
На радость глупым сельским пацанам –
Свидетелям такого катаклизма!

Село без церкви – древо без корней.
И как молиться в «Доме атеизма»?
Рукоположен Богом дед Корней.
Крестить детей веленьем Божьим призван.

Обряд крещенья cовершал тайком
В подвале он, как в катакомбах Рима.
Молитвенный в селе все знали дом.
И охранял его Господь незримо.

Я там младенцем тайно был крещён.
В том мне призналась перед смертью бабка.
Быть может, буду потому прощён
Я на исходе жизни горько-сладкой…

В селе родном построен новый храм.
Разрушена обитель атеизма…
Но отчего ж бывает грустно нам?
Жаль, что не дожили до коммунизма?

Знать, трепыхается ещё дыша,
Как птица Феникс, распускает перья,
Таинственная русская душа
На перекрёстке веры и безверья.

Молитва

Помню, я смеялся над бабкой,
Уверял её: «Бога нет!»
И крестилась она украдкой
На божницы закатный свет.

Так бывало: лишь рассвело,
Я глаза открывал: «Да спи ты!» –
Бабка день начинала с молитвы
И молитвой кончала его.

И мне это смешным казалось.
С той поры прошло много лет.
Одна в доме она осталась.
Все разъехались. Помер дед.

Детство светит магнитным светом.
По нему сверяем судьбу.
Потому пришёл за советом
Я в родную свою избу.

Поклонившись с порога бабке,
Шапку снял я, и, сев на скамью,
Под иконами в красной рамке
Всю родню увидал свою.

В притолоке качнулось,
Тихо скрипнув, для зыбки кольцо.
И знакомо вдруг усмехнулось
Мне со снимка моё лицо.

За окошком метель бесилась.
Тёмен ликом был скорбный Спас.
Здесь святая душа молилась
За её позабывших – нас.

Богоматерь смотрела с мукой.
Сердце сжалось от боли в комок…
Помолись, родная, за внука.
Чтобы верой спастись он смог.

Соты

В окно родного дома былую вижу жизнь.
До боли всё знакомо – все запахи свежи.

Июль. В саду из ульев мой дед качает мёд.
Под яблоней на стульях в раю свой вижу род.

Сидят простые бабы, простые мужики.
Работали, как пчёлы. Все судьбы – нелегки.

Как соты, память рода. Хранит в них солнце свет.
Отец снимает фото. И им уж тыща лет!

Глаголет логос крови: роднее нет родни.
И вкус вощины ломкий язык мой сохранил.

Густая память роя в окне моём гудит.
Начало родовое Господь благословит!

Дорога

Иду домой, как в гости,
Один среди людей.
Качнулся шаткий мостик
Из сгорбленных жердей.

Рукой подать до Бога,
Да не дойти никак.
Покрылась льдом дорога,
Как времени река.

В деревне умирающей
Порядок поредел.
Среди родни на кладбище
Я место приглядел…

На родину вернулся,
Чтоб мать в живых застать.
На тень её наткнулся
И дрожь не смог унять.

Прошла и не узнала
Седая, словно смерть…
Кого она встречала?
Дорога, мне ответь.

Родня

Срок настанет – и родня
Хоронить пойдёт меня.
На горе стоит погост.
Он крестами в небо врос.

Крепче нет его корней.
Мёртвые живых родней!
Тихо мать вздохнёт: «Сынок,
Снова ты под сердце лёг».

Напокушу

Осени краски броски!
А я – хандрю и недужу,
Вспомнив упрёк отцовский:
«Ты сделал всё напокушу».

А это значит – хреново.
И как бы мне не хотелось,
Но заставляло слово
Снова всё переделать.

Словечко из диалекта.
Придумать надо такое.
Нелепое слово это
Мне не даёт покоя.

Нет уж отца два года.
Ушёл в ковидную осень.
Мало было народа.
Поминок не было вовсе.

Горькой была утрата.
Не жалко на память денег!
И, вроде, не виноват я…
Во всём – вина эпидемий!

И я уж средь выходящих
Из «трамвая желаний».
Не ищем – то что обрящем.
Вину волочу, как камень.

Уйти по-людски хотел он.
Слышу отцовскую душу:
«Что же, сынок, ты сделал
Снова всё – напокушу…»

Возвращение

С войны седым вернулся сын
В свои родные Палестины.
В подглазьях капельки росы
Суровой вытирал холстиной.

Фундамент дома – древней кладки.
Со староверами в родстве –
Сгорал он у «сорокопятки»
На аввакумовом костре.

Запомнил огненное лето,
Когда под перекрёстный гром
И родила война поэта,
Хоть он ещё не знал о том…