Артём Рагимов

Стихотворения

Об авторе: Артём Рагимов родился в 1992 году в Новосибирске, живёт в Москве. Окончил новосибирский филиал РАНХиГС по специальности «Связи с общественностью», работает редактором в сфере IT. Финалист Всероссийского фестиваля молодой поэзии «Филатов Фест» и литературной премии «Лицей». Лауреат литературной премии партии «Справедливая Россия» и национальной литературной премии «Слово». Артист Московского театра поэтов Влада Маленко. Первая публикация автора – в журнале «Сибирские огни», N 2, 2025.

Сибирь – Москва

От Новосибирска до Иркутска –
тысяча восемьсот километров по трассе.
Это примерно как от Москвы до Берлина.
«Приятно встретить земляка», –
сказала мне, новосибирцу,
иркутянка в Домодедове.

* * *
Я глаза разлепил и, не слыша свой собственный крик,
позабыв о родной невесомости, тёплых ночах,
сей же миг ощутил, что холодный большой материк
мёртвым грузом лежит на моих неокрепших плечах.

Угораздило же тут родиться… Господь, помоги!
На морозе гудит оловянная эта земля.
Материк – матерь рек, сопок, рямов, тайги –
стылой влагой своей накормил до отказа меня.

Но устав от его холодов, неподвижной воды,
я вскричал: «Отпусти! Унести этот груз не смогу!».
И рванул – как лисица хвостом, заметая следы
тенью прожитых зим, распластавшейся на снегу.

* * *
Увези меня, вагон,
За далёкий перегон.
Увези меня, собака,
В Уренгой и в Оймякон.

Как бишь там о серебре?
Гром и лужи в декабре!
Мокнут лапы, мокнут шубы
На лисе и на бобре.

То капель, то холода –
Ни туда и ни сюда.
Вот при Грозном были зимы,
А не эта ерунда.

Посмотри на его ужасные шрамы…

Посмотри на его ужасные шрамы,
спичкой согретые перед боем
переломанные фаланги,
сросшиеся как попало.
У таких не бывает мамы –
только мачеха, с перепоя
бившая их по спинам обрезком шланга.

Выжженные напалмом
дешёвой водки
души. Воткнутые под рёбра
расплывшиеся наколки.
Это не просто люди, а люди-волки,
с мордами добрыми
вышедшие из лесополки.

Ветхозаветного Бога преданные солдаты.
Ночью им снятся полные магазины –
горки, сугробы, друзья, картонки,
маленькие квартиры.
Маленькие зарплаты
капают, как расплавленная резина
в банку из-под тушёнки.

Посмотри и запомни
его чёрные зубы,
запечатлённые на случайном фото
где-то
в пригороде Бахмута.
Это он, задыхаясь от вони
в чужом окопе, –
до судорог, до икоты –
держался, перевязанный
бракованным турникетом.

Посмотри и запомни – это
непобедимая
Русская Пехота.

Спой мне, что ли…

Спой мне, что ли, Сирин вещий,
Расскажи о настоящем!
Может, что-то затрепещет,
Отзовётся в сердце спящем.

Нам от глаз чужих не деться,
Всяк подруг твоих боится.
Хоть бы песней отогреться.
Понимаешь это, птица?

Понимаешь это, Сирин?
Я как будто не уверен…
Разве многого просили? –
Вечно «недо», а не «пере».

То ли ты такая, то ли
Наши души мыши съели.
Жизнь прожить – как это поле
Перейти с осколком в теле.

Он горяч, зараза, жжётся –
Мёртвой поливай водицей!
Будешь петь ли, красно солнце,
Молчаливая ты птица?..

Потому что до неба растут дома…

Потому что до неба растут дома
и найти не получится тишину,
как у моря – невылизанных камней,

ты придумала ночью меня сама –
и сама же отправила на Луну,
чтобы тихо во сне приходить ко мне.

И побыть наконец-то совсем глухой:
ни гудков, ни по радио новостей –
только чёрное небо да белый шум.
Но запомни, родная: крутой забой,
терриконы и степи – твоих детей
я теперь под скафандром своим ношу.

Ну а в прочем – освоился на Луне,
забираюсь на кратеры поутру;
иногда прилетает метеорит.

Ты услышишь, наверное, обо мне,
если тополь под окнами на ветру
молодыми листочками зашумит.

Позовите меня…

Позовите меня, переулков небритые рожи,
Околотки котами обласканных малоэтажек,
Где бездомные псы на волков серогривых похожи
И молочные реки бегут с автомойки в овражек.

Позовите – вернусь, заберу своё тихое счастье.
Посадите на цепь – даже лаять особо не буду.
Ведь не зря же в квартире, что делится шторой на части,
Домовой по ночам разбивает на счастье посуду.

Позовите меня. Расскажите мне русские сказки
Да сварите в котле, где варили других полукровок, –
На забаву старухам, скрипящим, как петли без смазки,
И русалкам, плюющим с балконов кирпичных хрущёвок.

Позовите… Устал по далёким бродяжничать странам.
Вы мерещитесь мне в обожжёном куске штукатурки.
Я курю у ж. д. и окурки сую по карманам,
Чтобы после себя не оставить всего лишь окурки.

Дядя Вова

«Я в юности подводником служил», –
Сосед, гляжу, шагает помаленьку.
Бульдог на поводке его дрожит,
Завидев вожделенную коленку, –

Мою коленку. Неуёмный пёс!
Она ему отдушины навроде.
А дядя Вова щурится от слёз
И снова песню старую заводит.

«Служил я, значит, Тёма, моряком.
Особенные почесть и веселье!
Ходили, мягко скажем, далеко
И в кубрике на поручне висели,

Как ты сейчас висишь на турнике…»
Чего ж так выбирается нечасто? –
Раздумываю я о старике,
Как тот бульдог, беззубом и щекастом.

Не дай мне отпустить твоей руки
И заводи свою шарманку снова.
Союз, подлодка, белые клыки –
Куда всё подевалось, дядя Вова?

Куда всё подевалось, дядя Вова?

Россия начинается с конца…

Россия начинается с конца,
с открытого без ключика ларца,
распятого на капище Кощея
во имя Духа, Сына и Отца,
вещей волшебных,
закромов богатых,
червонного кощеевского злата –
оно потом пойдёт на купола
и памятник советскому солдату.

Купалы ночь, усатая литва –
гуляй, шуми, окопная братва!
Лети,
лети,
лети
во весь опор,
тачанка, тэшка! Торопитесь, ноги!

Цари в России живы до сих пор –
велики и ужасно одиноки.
Под взором их творятся чудеса:
рубаха промокает полчаса
и просыхает тут же без отжима.

Россия в принципе непостижима.

Скажи нам, тятя,
честными стихами,
кого размять чугунными руками?
Мы прячем печенегов под кровать,
они ещё хотят повоевать
разбойниками или казаками –
плевать,
но за Отечество и Веру,
за всё, что остаётся между нами.

Россия кормит дочерей блинами
горячими, как сердце офицера.
Толкаясь на заснеженном вокзале,
они вчера отчаянно просили
с промокшими зелёными глазами

– такими же,
как у тебя,
Россия, –

солдатиков, отправившихся в путь,
вернуться по домам когда-нибудь.

Озеро в лесу

Замёрзло озеро в лесу. Зима-паскуда!
Хандра со снегом – новогодняя посылка.
Она всегда приходит как бы ниоткуда,
и ты идёшь под фонарём дружить с бутылкой.

Какой-то тать хрипит в ушах свои куплеты
про золотые купола и урок беглых,
а ты опять, дурак, скулишь о титьках Светы –
больших, как эти фонари, как свет их, белых.

Пускай коптился бобылём, не хапал звёзды,
не стал начальником, увы, не жил на Рейне,
зато лицом не торговал, как наши звёзды,
не утонул по синеве в сухом бассейне.

Покрылась инеем под скулами крапива.
Не-Лаки Страйка огонёк. Болит колено.
Сорваться б с горлышка бутылки в море пива,
разбиться пеной…

Который раз…

Который раз прикинувшись нирваной,
Любовь заделается раной рваной.
Как времени потраченного жаль!
За прошлое цепляется февраль,
Снег опуская ночью на опушку.
Чужое сердце – так себе игрушка,
Когда своё не весит ничего.
Идёт весна – мы стережём границы,
И даже в небе посветлевшем птицы
Чернеют, точно тучки ПВО.

Одиссей Телемаху

Пора идти. Простимся, Телемах.
Пустой баркас ветра не гонят в море.
Что я найду: победу или горе?
В каких увижу зиму теремах?

Будь трижды проклят глупый Менелай!
Я лягу у стены или на рифы –
За мной присмотрят рыбы или грифы.
Меня не знаешь – но не забывай.

Я не вернусь. Скорее Дионис
Изменит своей пагубной привычке.
Спроси курить и тихо оглянись
Вослед бегущей к Трое электричке.

Этот город тебе к лицу…

Этот город тебе к лицу.
По крыльцу, приподнявши ворот,
ты выходишь на улицу
в перевязанный дымкой холод
и шагаешь мимо рябин.
Друг на друга в грозди похожих
ягод много, а ты – один,
даже если среди прохожих.
Этот город тебе идёт –
не навстречу, а так, на фоне.
Ты – планирующий самолёт,
диск на сломанном телефоне.
Сдвинув плечи, даёшь круги,
как Вергилий на карте ада.
Если думаешь «помоги»,
всё равно говоришь «не надо».

Никогда не спи…

Никогда не спи,
ничего не ешь,
не дыши и не пей воды.

На земле зима
проедает плешь –
оцени же её труды.
Всё, что ты искал
на страницах книг,
в гуще дней и в её глазах,

Ты нашёл, увы,
лишь на краткий миг –
и тот миг не придёт назад.

Песчинка

В состоянии алкогольного опьянения
в ночь с воскресенья на понедельник
Александр Иванович штурмовал отделение
банка (с целью занять там денег).

Потому что жизня – не пустыш гороховый,
даже самые светлые чувства требуют инвестиций.
А особенно – любовь к Лизавете Моховой.
С ней без денег ему бы пришлось проститься.

Потерпев неудачу, он слонялся по улицам немощёным
и грубил коммерсантам в ларьках, угрожая пожаром им,
и стрелял по прохожему охолощённым
(как и сам он уже третий год) макаровым.

Потому что любить завещали ближнего, а не дальнего, –
Колея не его, но он едет по ней уверенно.
В мире капитализма нет ничего капитального,
а Россия прибита к Земле истуканами Ленина.

В отделении – но не том, где дают наличные, –
ему стало себя почему-то жаль.
В разговоре с бомжом рассуждал о границах личности
и увидел Вселенскую Мудрость в глазах бомжа.

Потому что, – майору кричал он осипшим голосом, –
не причина заставила выйти из дому, а причинка!
Что есть ты со своею звездою в масштабах Космоса?
Материальная точка. Плевок. Песчинка.