Сергей Тенятников

«Я не писал стихи всю зиму…»

Об авторе: Сергей Тенятников (р. 1981 г., Красноярск) – поэт, переводчик, видеопоэт. Автор книг стихов «Остров Гутенберга» (2019), «Щекотки» (2021), «Граффити в Троянском метро» (2023) и двух книг стихов на немецком. Победитель фестиваля «Эмигрантская лира» 2014 г., Лауреат литературной премии Фонда им. В. П. Астафьева 2015 г., Лауреат Международной Отметины имени отца русского футуризма Давида Бурлюка 2021 г. Член Союза российских писателей, Академии Зауми и Клуба писателей Кавказа. Редактор литературно-художественного журнала «Веси». Переводчик на немецкий стихов Сергея Бирюкова, Валерия Земских, Андрея Коровина, Егора Летова, Миясат Муслимовой, Александра Шмидта, Ричарда Чкадуа, и других современных русских поэтов. Переводчик с немецкого стихов Рихарда Питрасса. Живёт в Москве.

Предрождественское время

рыбы плывут, не видя воды.
птицы летят, не зная страны.
время течёт, не слыша часы.
люди живут, не чуя земли.
пускай другой мирянин
прочтёт про Ирода царя.
сегодня мы с тобой помянем
осла, ягнят и старого вола.

Старик

меня спросил дорогу
один старик на перекрёстке.
убог был тот старик.
жаренной картошкой с луком
пахло от него.
я показал ему дорогу,
как показал её мне Яндекс Карты.
он поблагодарил.
меня осенило в тот момент,
что встреть его я двадцать
лет назад на этом перекрёстке,
меня, не пикнув, он зарезал бы…
старик пошёл домой,
а я пошёл живой.

Диалог

я говорю, от нас останутся стихи.
ты говоришь, всё чепуха –
детям звёзды светят ярче.

я говорю, кругла земля лишь для живых.
ты яблоко сорвёшь с моей головы
и станет как в августе жарко.

Моя память

моя память,
объёмом в тысячи кубометров,
моя память,
точно морская рыба,
плывёт против течения
на нерест, как на работу…
и погибает
в своём детском саду.

Я встретил ангела в ночи

я встретил ангела в ночи.
он пил, точно бродячий пёс, из лужи.
десницею своею утеревшись,
промолвил он:
«на небе жизни нет.
не встретишь там ни греков, ни евреев.
вот то ли дело на Земле:
то мор, то голод, то война, то снова Лорелея».
он посмотрел пластмассовыми зеницами вокруг:
«лишь об одном жалею,
что я как вы страдать и ненавидеть не умею».
мой ангел,
ты ничего не понял в человеке.
придёт зима, попробуй лучше свежий снег.
его так любят дети.

Я не писал стихи всю зиму

я не писал стихи всю зиму –
целую долгую зиму.
новый год, Рождество,
мой день рождения
прошли впустую.
может быть, стихи и сами не знали
о чём или о ком писаться?
о том ли, что мама моей жены
умирала всю эту зиму?
целую долгую зиму.
или о том, что у меня родился внук?

я вышел на улицу,
чтобы поймать весеннее вдохновение.
я смотрел на прохожих,
одетых в шкуры от всемирных брендов.
будем считать,
что такие были мои первые весенние стихи.

В начале месяца апреля

в начале месяца апреля
растаял снеговик в саду.
простым садовым гномом
оказался он на самом деле.
всё измениться за ночь
в этом мире может
без колдовства и суеверий,
без слов и крови.
смотри, как я умею
верить в твою весну.
смотри, как хорошо я это умею.

Дом

что было человеческим существованием,
станет культурным слоем.
что было словом,
станет загадочным иероглифом.
что было домом, останется домом.

что видит эта птица, отдыхая на проводе,
натянутом между многоэтажными домами?
культурный слой?
иероглифы?
родной дом?

Я ехал на такси в таёжное село

я ехал на такси в таёжное село,
в душе моей было предпразднично светло.
я ехал навестить тех дорогих гостей,
не будет больше от которых ни подарков, ни вестей.
таксист рассказывал то анекдот, то быль,
его слова искрились в солнечных лучах как пыль.
в тайге сушили медведи мухоморы,
на поле падали зёрна пшеницы точно метеоры.

услышал я: «смотри,
как медленно взлетают свежие гробы…»
они летели в разбитое окно Земли,
точно космические корабли,
где межгалактические пчёлы
разбавляют пустотою мёртвый мёд,
и бога ослепляет взорвавшегося солнца чёрный лёд.
В деревне

воскресшие овощи
лежат на грядках рядком,
а мы всё так же живём,
ходим к соседям за молоком,
называем воду водой,
хлеб хлебом, зависть чужой…
комар в луже крови твоей –
недвижим.
яблоня никак не обернётся
к правнукам своим.

Можно ничего не говорить

можно ничего не говорить.
хочешь, чёрный чай заварим.
будем крепкий чай мы пить,
будем этой ночью слушать:
дом,
дорогу,
космос,
комариный писк.

Японское стихотворение

я написал: стул.
образовался – стул.
я написал: стол.
образовался – стол.

я сел на стул.
я сел за стол.
я написал: стихотворение.
образовалось – ничто.

грифель карандаша сломался.

«по крайней мере мебелью обзавёлся, –
подумал я, – вот Басё жил в хижине,
которую построил сам из банановой пальмы,
у меня же есть и стул, и стол,
и целая квартира из железобетонных плит.
но разве стихи рождаются
от движимого и недвижимого имущества?»

я заточил карандаш и написал:
Японское стихотворение.

Дивный Свет или Древний Голливуд

… эту страну летописцы именовали
то Дивным Светом, то Древним Голливудом,
но сколько не месили археологи здешнюю глину,
ничего, кроме белых керамических зубов,
обнаружить не удалось.
время вытекло из башенных часов как носовая слизь.
так что точно неизвестно,
как называлась эта местность.

если повезёт, в погребальных урнах
можно найти окаменевшие окурки.
у лицензированных грабителей могил
можно приобрести за три гроша
поддельный папирус с жизнеописаниями
Ганнибала Лектера и Салата Цезаря.

вершина пирамиды Маслоу обрушилась,
остаётся только догадываться,
что находилось на трёх последних ступенях.
впрочем, данный вопрос интересует
одного лишь бариста,
живущего в подвале пирамиды.

местные жители вжились
в роли ковбоев и индейцев,
что их не отличить
от снимающих селфи туристов.
вот, пожалуй, и всё, что стоило
рассказать об этом богом забытом месте.
ах да, есть ещё один жизнерадостный продавец
капель слёзной жидкости.
обычно он сидит в своём кресле-качалке на берегу
и повторяет на креольском: «агу-агу».

Праздник. Подстрочник на португальский

в Рио-де-Жанейро наступила зима.
наконец-то снег лежит с середины ноября
и до второго этажа.
люди, обросшие шерстяными шарфами
и шапками,
глотая снежную икру,
идут косяком в метро.
самые отчаянные пересматривают вечерами
антиподов Косаковского.

если бразилец какой
задумает перенести зиму эту
на свой родной,
то расставит всё по знакомым ему местам:
карнавалом заканчивается масленица,
в джунгли переходит тайга.
вместо выходных белок
он запускает карликовых обезьян…
топи, трясина, болота,
где только что скрежетала вечная мерзлота.
лишь Амазонка будет по-прежнему
в Северный Ледовитый впадать,
потому как художественная правда
ни в коем случае не должна от перевода пострадать.