Александр Шмидт

Ангел ли, ворон кружит или БПЛА

Об авторе: Шмидт Александр Русланович родился 13 июня 1949 году в селе Новопокровка Семипалатинской области. Окончил Казахский государственный университет, Высшие литературные курсы при Литературном институте (Москва). С 2005 года живёт в Берлине. Автор поэтических сборников «Земная ось», «Родство», «Преломление света», «Зерна дней», «Здесь и там», «Утро. Полдень. Вечер». Стихи А. Шмидта печатались в журналах «Простор», «Юность», «Крещатик», «Плавучий мост» и др. Включены в «Антологию русского верлибра», в издания «Русская поэзия. ХХ век», «Освобожденный Улисс», «И реквиема медь…» и др.

Терракотовые маски

Жертвоприношения участились
Детей на улицах не видно
Тофет ярится
Запах горелой плоти не перебить благовониями из Финикии

В лавках нарасхват терракотовые маски
Выйдешь в город
Живого лица не встретишь
Кругом размалеванный глиняный смех

А как же иначе
Боги не примут жертвы
Если заметят скорбь на лицах горожан
Богам подавай ликование
Народ?!
Народ
Прячет за масками
Разодранные ногтями лица
Что поделаешь
Такие времена
Беда
Рим у ворот

* * *
На земле что ни день прибавляется зла.
Голову в плечи втянув, спешит прохожий.
Ангел ли, ворон кружит или БПЛА?
Кто его разберёт. Сохрани меня, Боже!

Добро

Дубины
Мечи
Топоры
Аркебузы
Авианосцы
Ракеты
Злобы щетина
А ты
Как всегда
Со щитом
Щеки

Вкус истории

Франция
Наполеон
Жозефина
Красная лента
Даже саблю не отстёгивал
Дядя Вася мамин брат
Историк
Работал инспектором в районо
Вернулся с войны
Без единой царапины
Так он говорил
Но контузия давала о себе знать
Слышал плохо
Поэтому говорил громко
Хотя не любил когда с ним форсировали голос
Чего ты орёшь
Укорял он меня
Папа был из поволжских немцев
Нечаянно выживший трудармеец
Нижний Тагил
Шахты
Мне как-то приснилось подземелье
Вагонетки
Папины страхи
Генетический отпечаток
Если не сказать травма
Дядя Вася любил бывать у нас в Ивановке
Где папа учительствовал в местной школе
С папой они были ровесниками
И по-семейному хорошо дружили
Дядя Вася добрый весёлый громкий
Всегда в духе
Так говорила мама
Ей не нравилось что они выпивают
Но тогда был какой-то зелёный напиток
Ликёр так они сказали маме
Курить они выходили на улицу
Мама вот-вот должна была родить
Я уже умел читать
Назывался зелёный напиток
Ликёр Шартрез
Почему они постоянно говорили о Наполеоне
Я ни разу не слышал
Чтобы дядя Вася
Вспоминал войну бомбёжки
А они были страшные
В сорок четвёртом
Кажется в Венгрии
Папа не вспоминал тогда
Нижний Тагил
Как он грузил в полуторку
Как дрова
Замороженные тела своих земляков
Нет
Всё время
Наполеон
Жозефина
Её любовники
Франция
Красная лента
И эта вечно не отстёгнутая сабля

В рюмке
На самом донышке
Осталась
Тягучая капля
Этого чудесного изумрудного ликёра
Удивительный вкус
Жгуче сладкий
Чуть горчащий
Мне совсем не знакомый
Вкус истории

* * *
Поддержал разговор. Вставил слово.
Улыбнулся. Кивнул головой.
Бог мой, всё повторяется снова
Вдруг пронзило иглой ледяной.

Время что ли со мной обезьянит
Повтореньем гримас истомив,
Или кружит пластинка с изъяном
И застрял, повторяясь, мотив.

Предзимье

Скоро зима. Дело – табак.
Вдаль по асфальту листва убегает.
Ветер спустил на неё сто собак.
Рано темнеет. Поздно светает.
Всё в этой жизни вышло не так.
Да и её-то на медный пятак
Сталинской послевоенной чеканки…
Так собери, что осталось в кулак.
Слышишь, опять воронья перебранки,
Жди завтра новых и злых передряг.

Руки в боки

Капризные красные губки
Насурьмлённые брови
Синие нерадостные глаза
Маленькая фарфоровая плясунья
На голове венок
Украшенный цветами и разноцветными лентами
Сорочка с цветной оторочкой
Ножка в красном сапожке
Отставлена кокетливо

Нашёл в компьютере на сайте продаж похожую:
С говорящим названием «Руки в боки»
Маленькая Веста
Богиня советских квартир
Мамина любимица
Сколько помню
Всегда стояла на комоде
Сопровождала нас всю жизнь
Все переезды
Их было много
Не переезды – побеги
Словно за нами кто-то гнался
Теперь вот стоит одиноко на комоде
Навсегда оставленная
В опустевшей квартире
Где только пыль – видимый след времени
И эхо отзывается на каждый шаг
Взял в руки
Смахнул пыль
Всё те же капризные губки
Брови насурьмлённые
Нерадостные глаза
Краски не выцвели
Только локоток чуточку сбит
Прежде чем поставить на место
Протёр подошву подставки
Проступили и тут же
утратили чёткость
Царапнув сердце
Детской рукой начертанные
По-русски
Или по-этрусски
Мама Папа

Родина

Игра для взрослых в пазл
Некоторые фрагменты
Собираются
Стыкуются
Скрепляются особенно плотно
Кровью

В этнографическом музее

Ходим
Разглядываем экспонаты
Сами ходячие экспонаты
Но не внесённые в каталоги
Числимся туристами
Милая девушка экскурсовод
Принимая нас за иностранцев
Предлагает взглянуть
На кафтан наших прадедушек
На платье наших прабабушек
Вот знакомая с детства прялка с колесом
Точно такая была у моей бабушки Амалии
А вот её веретёнце
Помню она выпрядала шерстяную нить из облачка овечьей
шерсти
Потом вязала нам детям носки и варежки
Вот телега или фура
На таких наши предки-переселенцы везли свой нехитрый скарб
С Запада в эти степи
Точно на такой
Дед встречал нас внуков на переезде
Мы просовывали свои голые детские ноги сквозь ребра телеги
И сухие фонтанчики кузнечиков щекотали нам пятки
Вопросы экскурсоводу мы задаём на общем для нас языке
Совершенно без акцента
И это её смущает
Ведь она нам рассказывает о народе
Который исчез
Утварь предметы быта так хорошо сохранились
На них лежит едва приметная патина времени
А ещё говорят
Время убивает

Куст говорящий

Трохи я
Атрохов –
Мамина фамилия,
А по отцу – Шмидт,
А по бабушке – Вебер – ветер
Над холмиком могильным шумит,
А по другой – Гарькавый –
Здесь в степи – только эхо –
Ворон картавый,
Да полынный пучочек горький,
Да колыхание ковыльных вый.
Вот сколько веток-ветвей – крови моей,
Целый куст –
И не перекати-поле,
А тот
Горящий,
Глаголящий,
Говорящий.

* * *
Нет
Убивать человека
Выстрелом в упор
Совсем не то что
Убивать человека
Почти с космического расстояния
Откуда даже земля представляется
Топографической абстракцией
Всё дело
В разрешающей способности совести

Горсть земли

Жил легко, беззаботно, весело.
День за днём, торопясь, перелистывал взахлёб.
Кажется, всю мою жизнь перевесила
Горсть земли, брошенная на твой гроб.

Марсианские каналы

Без туфты и аммонала
Не построишь Беломорканала
Отец часто повторял эту диковинную поговорку
Ему лагернику
Она была понятна
Как для меня закон Архимеда или Ньютона
Я запоем читал фантастику
Иван Ефремов
Братья Стругацкие
Помню «Полдень, 22 век»
Тогда космос приблизился настолько
Что стал повседневностью
Бытом
Чуть ли не каждый день
Взлетали ракеты
Казалось вот-вот
И наступит
Тот самый Полдень
Папа курил «Беломор»
На пачке папирос
Венозные синие линии
Карта этого самого канала
Потом я прочитал
Каждая папироса была с винтовочный патрон
Делали эти папиросы на патронных заводах
Подумал о каналах на Марсе
Это же сколько туфты и аммонала
Потратили марсиане
На эти нечеловеческие
Космических масштабов
Каналы?!

Земля

Я забыл совсем
Когда в последний раз
Трогал землю
Не ту
Что мертвеет под асфальтом
А прежнюю
С детства знакомую
Живую
Родную
Забытую

Здесь
На кладбище
У свежего холмика
С испугом сердечным
Прикоснулся к ней
И чудо нежданное –
Живая
Горячая –
Твоя ответная ласка

Рождественское

Дохнёт декабрь ветром снежным,
И нас пронзит предчувствий ток.
И выйдет месяц юн и нежен –
Новорождённый ноготок.
И запах смерти и бессмертья
Еловых лап обнимет нас.
И звёзды – буквицы на тверди
Вновь вечный повторят рассказ.

А значит ночью этой мирной
Опять в дороге три волхва
И ладан, золото и смирна,
И Славословия Слова.

Времена года

Я жизни ученик до гробовой доски
И я весной горю от нетерпенья
Скорей вчитаться в клейкие листки
Зеленой книги марта и апреля.

Читай, читай скорее, ученик,
Все мимолетно в этом мире света –
И дня дневник, и ночи черновик,
И бабочка летит обрывком лета.

И вот сентябрь с ястребиной высоты
Уже следит беспечную добычу,
Петляют в воздухе кровавые следы –
Смерть принимает тысячи обличий.

А там зимы прокрустовый шажок
Догонит мой затылок онемелый,
И я, почувствовав космический ожог,
Пойду ответ держать, белее мела.