Владимир Перцев

Стихотворения

Об авторе:

Родился в 1963 году в городе Гаврилов-Ям Ярославской области, окончил Ярославское художественное училище, преподавал. Художник, поэт, прозаик, член Союза российских писателей, автор нескольких книг поэзии и прозы. Публиковался в журналах «Юность», «Континент», «Урал», «Нева», «Плавучий мост», «Этажи», «Тула», «Балтика», «Казань» и др.

* * *
Крыша есть, жена и дети,
но зачем-то в октябре
я один живу на свете
в этой чёртовой дыре.

По репейникам нахальным
дождь прошёлся длинноног.
Это осени дыханье,
или прошлого итог?

Или что-то неземное
из неведомых глубин,
становясь внезапно мною,
понимает, что один.

Озирается угрюмо:
буераки, провода…
Страшно даже и подумать,
что такое навсегда.

* * *
Поэт не бывает
приличных обличий.
Он вид принимает
то волчий, то птичий.

По улицам в трениках
шастать он склонен.
Он любит в репейниках
серые склоны.

Он место меняет,
живёт без приманки.
Он жизнь понимает
с какой-то изнанки.

Он Родину любит,
но странной любовью.
За это не судят,
но делают больно.

Эх, взять бы с разбега
обнять всю Россию
не как человека, –
как добрую псину.

* * *
Нет, не сдал, не кинул,
друг меня покинул.

Вышел до аптеки
и пропал навеки.

Не простившись, канул.
Не поднять стакана.

Ветер схватит хватко –
Сенькина охапка!

Плюхнется на койку –
нет, мужик какой-то.

Век был узок, тесен?
Быт неинтересен?

Тело пило, ело,
а душа не спела.

Неба светит синька.
Не по шапке Сенька.

* * *
Пока лучами солнца залито
пространство-время изогнутое,
не говори. Молчанье – золото.
Пусть опадает жизнь минутами.

На этом поле неэвклидовом
не первый год ищу ответы я.
Уходят рельсы, в точку слитые,
две железяки неприметные.

Пичужка в небе, может, ласточка.
И ей в такой суровой родине
одно осталось – к небу ластится,
как бы младенец к Богородице.

* * *
В переходе ли, в магазине
что-то схватит невыразимо,

тронет радостно не по-нашему,
как восторженный обознавшийся.

И стоишь дураком и комиком,
шаришь в прошлом, как в тёмной комнате,

точно поздно встал и не выспался,
точно долго ждал и не выпало.

Поманило к себе, по-лучилось,
почему-то с другим случилось.

* * *
Эта ночь черна, непроглядна как
переселенца черна судьба.
Не видно огней, не слышно собак,
лишь темноты труба.

Нет в ней ни запаха, ни огня,
ни исчисления лет.
Она почти сожрала меня,
меня почти уже нет.

Как заколоченный в ящик тьмы,
света лишённый смерд,
не различаю границ тюрьмы –
жизнь это тоже смерть.

* * *
Не хватает тепла, не хватает огня.
Как всегда невозможного просим.
Вот и осень опять осеняет меня,
может быть, не последняя осень.

Пью настойку с утра. Золотая пора
облетела и сделалась ржавой.
Может, завтра с утра нанесёт серебра,
всё укроет серебряным жаром.

Сад поплыл, как вагон, дождь припустит в догон.
Под навесом – поленьев початок.
В тесной печке – огонь. И во мне есть огонь,
он надёжно во мне запечатан.

* * *
С утра в бору многоколонном
скольжу по глянцевой лыжне,
и тени с правильным наклоном
лыжню пересекают мне.

А солнце зимнее не ярко,
висит окалиной и ждёт,
когда от бега станет жарко,
а не от солнечных щедрот.

Скольжу, поскрипывают палки,
и наст лоснится и блестит.
Коры посыпавшейся шкварки
на миг перекрывают вид.

Вдруг обдаёт морозным душем
обрушившийся с ветки снег.
И деловит и равнодушен
колотит дятел на сосне.

* * *
Я дожидался вечернего поезда.
Лето стояло ненастное, позднее.

Мрачная туча висела над зданием.
Вместе с туристами в зал ожидания

Тихо впорхнул я залётным воробушком.
Люди кругом с рюкзаками, коробками.

Лица безрадостны, будто невольники.
Будто зашёл не сюда и не вовремя.

Гул приглушённый, ненастные сумерки,
капли по окнам глазастые сунулись.

Лужи снаружи и дворники в фартуках,
Сгрудились возле подъездов подфарники.

Вдруг я почувствовал, словно я медиум –
что-то вошло в меня, время замедлилось.

Я уж не молод, стою на ристалище –
жизнь пролетает Снегурочкой тающей.

Скоро сгорит неповинным заложником,
выпадет тихо рассеянным дождиком.

Жил, как придётся. Но это немыслимо!
Дайте ответ, допустите до истины.

Кто меня создал? Я гном? Я бактерия?
Мир этот – колба? Пробирка? Мистерия?

Как сохранить это чувство непрочное?
Молния хлещет безудержным росчерком.

И назревает свинцово и иссиня,
неотвратимо и мощно, как истина,

страшная вера в иррациональное.
Нации, рацио – мука натальная.

Необъяснимо, как свет, как творение
то, что я чувствую в это мгновение.

Поторопитесь, отставшие скорые!
Где вы там тащитесь? Будете скоро ли?

Жизнь отболит, отстучит и отплещется.
Кто-то сопьётся, а кто-то повесится.

Хочется встать и, безумствуя, выскочить.
Рельсы потом это выразят, выстучат.

Мчатся, не спать, быть свидетелем истовым…
Знаю, что бред. Ну, какая там истина?!

Кто-то вздыхает: «Такая история!»
Кофе стоит, не допито, на столике.

Холлом проходят туристы двугорбые,
очередь там назревает в уборную.

* * *
Я сам по себе, как мост без опор,
ни тросов, ни якорей.
Свободно плаваю, как топор
в невесомости этих дней.

Я так давно живу на земле,
что в соль превратилась сласть.
И вместо лет – подготовка к зиме,
привычка – подальше класть.

Нет у меня ни долгов, ни ссор,
не накопил никаких обид.
Легко устраняю любой засор,
собою не порчу вид.

Мои стрекозы – в моих лугах,
в моей голове – облака.
И мой сосед – в моих сапогах
не портит мне день сурка.

А над лугами я слышу гром,
ленивый его раскат,
как будто грому ворочаться в лом.
И лом улетает в сад.

* * *
Я сам не свой, живу невольником,
не то рабом, не то разбойником.

Болтаюсь, как деепричастие,
спасибо, люди, за участие!

В меня заходит куча призраков –
я не особенно капризничал.

Во мне – общага, типы злющие,
амбициозные и пьющие.

Живут, домушничают сволочи,
а я терплю все эти вольности.

Не подступись – все как бы личности.
И где мне взять на всех наличности?

С такою бандой как мне справиться?
Хотя бы надо взять за правило:

Вселился, квартируешь, тать –
переведи хоть тысяч пять.

* * *
На окошке кактус,
под окошком фикус.
Доживаем как-то
не богато, фиг с ним.

Не по Сеньке шапка,
не по Ваньке дата.
Знаешь, друг мой Шашкин,
это всё чревато.

У зимы есть выход,
у весны – начало.
Надо сделать выдох
и поставить чайник.

Все когда-то будем
молодыми снова.
Снова выйдем в люди
и замолвим слово.

Снова будут дали
и озёр оконца,
лишь бы только дали
нам увидеть солнце.