Кристина Кармалита

Непроходимые места

Об авторе: Кармалита Кристина, поэт, драматург. Родилась в Новосибирске в 1984 г. Закончила сценарный факультет ВГИК. Стихи, пьесы и рассказы публиковались в журналах «Наш современник», «Юность», «Сибирские огни», «Алтай», «День и ночь», «Дружба народов», «Огни Кузбасса» и др. Лауреат молодёжной премии журнала «Наш современник» (поэзия, 2015), фестиваля «Филатов Фест» (драматургия, 2017), международной литературной премии им. Юрия Левитанского (поэзия, 2025) и др. Автор книг «Сны» (2020, Новосибирск) и «Книжка №2» (2023, Новосибирск). Член Союза писателей России. Живёт в Новосибирске.

* * *
Устав от времени московского,
плыву в автобусе сибирском.
Я выхожу на Маяковского,
мой дом от остановки близко.

Мой дом на самой главной улице,
мой город наглый и огромный.
Во тьме влюблённые целуются,
фонарь подмигивает стройный.

Плыву из княжества столичного
в лихое ледяное царство,
где всё такое неприличное,
где в каждом взгляде – хулиганство.

Я только что на белой лошади
богиней над Москвой летела –
все часовые Красной площади
забыли, что им надо делать.

Могла бы я кольцо Садовое
надеть на безымянный палец,
но как светла тюрьма сосновая,
сибирский ледяной румянец…

Провинциальная, неспешная,
уснувшая под вечным снегом
жизнь незатейливая, грешная –
звени, греми морозным смехом!

Плыви из времени московского
загадочным лесным портретом.
Я выхожу на Маяковского –
и всё на этом.

* * *
Зимою – только о зиме,
попробуй, напиши про осень –
закружит вьюгою во тьме
и снежным комом с крыши сбросит.

Моя начальница – зима.
Ты можешь сколь угодно громко
трубить про южные дома –
теплей метёт в ночи позёмка.

Теплее выйти в снегопад,
поглубже завернуться в холод
и слушать, как земной набат
врезается в небесный город.

Всё в мире – стужа и январь.
Зачем обманываться зноем?
Взойди на ледяной алтарь,
укройся северным покоем,

оставь надежду, напиши:
господь Зима, помилуй грешных! –
и, может быть, на дне души
проглянет тоненький подснежник.

* * *
Мне как будто задание дали,
написали на классной доске:
соберите земные печали,
принесите на белом листке.

Вот и делаю я – собираю,
год за годом тоску вывожу,
по родному сибирскому краю
чёрным вороном грозно кружу.

Дорогой мой суровый учитель,
я устала от этой муры.
Ставьте двойку, ругайтесь, кричите,
выгоняйте из школьной поры.

Убегу и навеки забуду,
как вздыхать у ночного окна,
слов печальных дурную простуду
изведу из последнего сна.

Заживу хорошо и беспечно,
стану песни задорные петь.
Никакого томленья о вечном –
только жизнь, уходящая в смерть.

Только праздничный гул гастрокорта,
только музыки пьяный танцпол,
и любовная песня курорта,
и беспамятства сладкий укол.

А когда в оглушающем мраке
от веселья заломит виски –
принесу вам на белой бумаге
полный текст древнерусской тоски.

* * *

Болея в сибирской кровати,
я вдруг прочитала в письме,
что едет рояль из Тольятти
сквозь вечную зиму ко мне.

Он слышал стальную «Аврору»,
сражался в гражданской войне,
сломался в блокадную пору
и Ладогой в клавишном сне

спасался с оркестром, но всё же –
немецкою пулей пробит,
он был под Москвой обморожен
и где-то в Поволжье забыт.

И вот в двадцать первом столетьи,
блуждая в тольяттинских снах,
мой друг среди шума заметил
рояля молчанье в кустах.

И сразу же без промедленья
отправил с почтовым гудком
больному сибирским забвеньем
бессмертья лирический дом –

большой, лакированный, чёрный,
с улыбкою белой как стих –
он ведал симфонии чёрта,
он Бога сонаты постиг.

Он важно займёт полквартиры,
соседям этюд пропоёт
и в лёд поэтической лиры
горячую ноту вдохнёт.

Нет в мире теплее объятий,
чем в лютой бессрочной зиме
рояль получить из Тольятти
с приветливым смехом в письме!

* * *
В Норильске снова непогода –
ни долететь, ни доползти.
Да мне туда не надо сроду,
я просто вздумала грустить.

Смотрю в окно и вижу плазму –
рекламный радужный экран,
он предлагает всё и сразу,
рисует сказочный обман.

Но я не верю, ах, не верю
уже, наверно, никому.
Смешная, в общем-то, потеря –
чего ж я плачу, не пойму.

Чего я лбом в студёный вечер
упёрлась и гляжу во тьму,
и слушаю холодный ветер,
и заклинание ему

шепчу: неси меня в такую
страну, где не стучит в висках,
где смерть-кукушка не кукует,
куда дорога не близка

и недоступна для объятий
печальной мглы… Короче так –
неси меня в Норильск, приятель,
в непроходимые места.

* * *
Всё это будет – не спеши, душа –
когда-нибудь в один бессонный месяц
я перестану опасаться лестниц
и стану лёгкой, как воздушный шар,

и полечу над спящими домами –
стихами, облаками, журавлями –
и, может быть, в каком-нибудь году
в мемориальный сборник упаду.

Зачем всё это? – было, будет вновь.
Зачем поёт мне ветер утомлённый,
и снова холодит проём оконный
пустого неба голубая кровь?

Вопросам ни начала, ни конца –
как жизни, если верить Назарею.
Пугающий бессмертьем мертвеца
сам чёрт не разберёт, во что я верю.

Ну так уймись, душа, раз не звонит
усталый колокол на Знаменском соборе,
всё в этом мире происходит вскоре:
глаза открыл – а шар уже летит.

* * *
На Пасху выпал снег – последний
вздох угасающей зимы –
парит над праздничной обедней,
поёт Давидовы псалмы,

триумф над смертью прославляет,
а завтра утром без следа
как сон – как жизнь моя – растает,
и словно не был никогда.

Но знаю, маятник качнётся –
придёт природная пора,
и снег земли родной коснётся,
как будто бы не умирал.

И это только снег, о Боже,
щедра рука Твоих чудес.
Позволь и мне, как снегу, тоже
шептать в ночи: Христос воскрес!