Тесное небо

Кто-то вяжет крючком.
Кто- то ляжет ничком,
если пуля прикажет…
И очнётся на том,
где вопросы – ребром,
и никто не отмажет.

А кому-то – рулить.
Норы-премиум – рыть.
Брать – пока не повяжут.
Нотой «ля» умилять.
Сказкой за душу брать –
той, что на ночь расскажут…

Запад стал западнёй.
На Востоке покой
не прижился… Залётный
Демон – так же уныл.
Мрачных птиц потеснил
аппарат беспилотный.

Кто-то вмажет молчком
под селёдку с лучком.
Зал смычком взбудоражит…
А по небу летит
гость, который не сбит,
и за это – накажет.

* * *

Грешим в тиши, чтоб каяться прилюдно.
Псалмы поём, а доброе убили.
Не отличаем небыли от были.
Не говорим – горюем беспробудно.

Но Суд незримый облапошить трудно.
И как тут ни чихай от звёздной пыли,
он каждому назначит: или – или, –
играть с огнём или ходить на судно.

Вокалом блещут птицы и певицы.
И примы грациозны, и пантеры –
они в родстве не очень-то далёком…

Плотину прорывает ненароком.
И женщина, презревшая манеры,
и впрямь неотличима от волчицы.

Сочувствие

Предельно не скрывая чудных ног,
прильнула к ветке, нюхая цветок.
Так два цветка
понюхали друг друга…
Хозяином похвасталась зверюга.
Певца всего,
во что уткнётся взгляд,
едва не сбил электросамокат.

Всё продолжало
делаться и длиться.
Порхать не передумала девица.
Куда-то самокатчик ускакал.
День был не против
жарким стать… И стал.
Жара вела огонь
на пораженье.
Мороженое лопалось, терпенье…

И тот, кто обестучил бирюзу,
под занавес – пустил-таки слезу.

Азбука вкуса

Спинка сёмги. Глоток из фужера.
Фрикасе. Заливная форель.
Мукузани. Мартини. Мадера.
Лёгкий ром. Утоляющий эль.

Вермишель. Боль в зубах от зубатки.
Маринад – это яд для еды.
Несолёный. Нежирный. Несладкий.
Дайте хлеба. Налейте воды.

Осеннее тепло

На излёте последних иллюзий
согревает единственный взгляд,
и душа устремляется к музе
или к той, перед кем виноват.

Согревает нечаянный лучик,
что во мгле непроглядной пророс…
Оттого и бессмертен поручик
и – певец белоствольных берёз.

И книженция эта с развала,
где о том, как страдала княжна
перед тем, как княгинею стала, –
лечит раны во все времена.

Щеголявшая некогда в мини
с героиней разделит сполна
эту муку: легка на помине
незажившая в сердце весна.

Талант

Был общительным и одиноким.
Стал музеем прижизненный дом.
Я вчитался в протяжные строки,
от которых пахнуло дождём
неизбежным… Продрогшая муза,
как могла, избегала нытья,
и дамокловой масти обуза
не затмила красот бытия…
Чуть не выл в окружении милом,
запотевшим спасаясь огнём…

И подумалось в парке унылом,
что всю жизнь говорю не о том.

В парке

Листвы всё меньше на ветвях.
И разговоры здесь негромки.
И что-то летнее в глазах
темноволосой незнакомки.

На территории тоски
так неестественно красиво,
что грусти цепкой вопреки
любуешься на это диво:

на то, что топчем, и на то,
что держится ещё на ветке
и полыхает, как пальто
в листву вписавшейся брюнетки.

Переход

Рассекаешь крылом расписным,
как полёта высокого птица,
и в решимости неудержим –
покорить, что должно покориться.

И поверишь, любуясь собой,
что тобою любуется небо…
На прощанье мигнёт синевой –
и не станет ни зрелищ, ни хлеба.

Мудрено и промчать с ветерком:
ветра нет, как и птичьего гама.
Не гремит среди ясного – гром.
Не вредит перепонкам реклама.

Безмятежная мгла над рекой.
И – ни Моцарта, ни Мендельсона…
Только Баха играет гобой,
и курсирует судно Харона.

Твоему уподобленный дом.
Мглистый лес. Благосклонные тени.
И на лестнице (спуск ли, подъём)
под тобою не скрипнут ступени.

Плач

Ивы плачут сухими слезами.
От горюющих ив до берёз –
плачут все. И, сочувствуя драме,
за компанию хлюпает нос.

Этот плач – то, что делали тыщи –
не спешит возводить на престол,
кто по роще зарёванной рыщет:
незаплаканный ищет глагол.

Как лягушка не может не квакать,
так и муза певца не молчит.
И готов до скончания плакать,
чья слеза со слезой говорит.

Дар немногих – грустить неболтливо,
Не спуская с цепи язычок.
Вот берёза, растущая криво;
вот плакучая… дальше – молчок.

Привязанность

Мы так любя друг друга не любили!..
Но пережили столько знойных зим,
хлебнули столько небыли и были,
что даже нелюбовью дорожим.

Живём желаньем вырваться из круга,
теряя суть, о суетном трубя;
внимательно не слушая друг друга,
друг друга бесконечно не любя.

Ночь

Одна лишь ночь – и всё опять, как было.
Забыто напрочь пройденное врозь.
Слезами счастья ночь не обделила,
и покаянных много пролилось…

Любовь умеет затаить дыханье,
когда дышать становится невмочь.
И, если превозмочь непониманье,
друг друга нам вернёт одна лишь ночь.

Час икс

Держит порох сухим
……….всех времён человек, –
он всё тот же –
…..с тех пор, как покинул Ковчег.
В нём бубнят или буйствуют бесы –
без участия Автора пьесы.

Пьеса тем и ценна,
……….что кончается вдруг.
Если их опустил
.………иль отбился от рук –
приоткроется блудной овечке,
как светлы покаянные свечки.

А кому-то не нужен
……….мигающий свет,
потому что и ужин хорош,
…………….и обед,
и не в тягость бытийные бури,
и грядущее тонет в лазури…

Можно прыгать с разбега
……….в длину иль во власть;
иль, как Волга,
…..в каспийское что-нибудь впасть…
Иль, нечаянно грохнув чужбину,
воротиться в родимую глину.