Елена Янушевская

Стихотворения

Об авторе: Поэт, эссеист, публицист, критик, к. филос. наук. Автор книги философской прозы «Век без поэтов». Печаталась в журналах и альманахах «Наш современник», «Алтай», «Дети Ра», «Лиterraтура», «Зинзивер», «Degusta», «45 параллель», «Плавучий мост», «Сура», «Тула», «Зарубежные записки», «Невский альманах», «Топос» и др. Автор журнала «Вопросы театра». Публиковалась в философских изданиях «Вопросы философии», «Философия и общество», «Дискурсы этики» и других. Член Союза российских писателей. Член Российского общества «Знание».

Евпаторийское кладбище

На цветке мускатного шалфея
замер в ярком блике махаон,
видно, думал: «Нет, я не жалею,
что я лета смертный фараон».
На листках, под слоем тёплой пыли
или в звёздной пудре – не пойму, –
тайный текст о том, что слово «были»
непонятно сердцу и уму.
А бессмертник выдохнул в пространство,
он растёт всегда среди могил,
чтобы с ним о зла непостоянстве
не покойник, ты поговорил.
Что ты ждёшь? Погибнуть от снаряда
или, как в романе, полюбить?
У креста кусты цветут нарядно,
не гадая зря, чему – не быть.

Медитация после чтения

А в тёплом воздухе плывут весны улики,
янтарь и полутьма. Я в ней благодарю
за книгу, за закат, за золотые лики,
им должно плыть над полем по календарю…
И книга, и мудрец очерчены овалом
земного бытия, без выбоин-пустот;
как хорошо – слова в строку не валят валом,
и это хорошо – пролесок прорастет,
омоет с высоты до косточки водица
войну с чумой и дней обычных карнавал…
Сказал же Соломон, что лучше не родиться.
Но, может, он ошибся, может, сплоховал…

* * *
Я верю в Большой Взрыв,
и в Бога, и что смогу
на жизнь глянуть, будто она
уже на том берегу.

Налегке так легко войти
в историю как пророк,
вдохнуть-выдохнуть и пустить
себя к себе на порог…

Мой милый чугунный век!
Будь мягче, ведь я не вру –
не заглушай струну,
поющую на ветру.

История одного букета

Рука садовницы, усталая, срывала
с куста заботливо июльские цветы,
и, сочетаясь, лепестки-овалы
предстали Господу – едва ли не святы…
Так совершенство женственного жеста,
сочувствие моим взыскательным мечтам
вполне имели видимое место
и до сих пор будто витают там…
Как чувство формы формами играло!
В симфонии был каждый выточен изгиб.
Букет увял, но сердце замирало:
над стебельком сиял, казалось, нимб
над каждым – и хватались, помню, кисти,
и удались примитивисту листья…
В тот день в судьбе моей торжествовал
рисунок – он шедевром, нет, увы, не стал.

* * *
Квартиру открыл – как всегда открываешь,
ботинки стянул, сбросил старую куртку,
да, был ты обычным, как часто бываешь,
я кофе засыпала в медную турку…

Холодное небо пылало над храмом…
Ты взял меня бережно, сзади, за плечи:
момент безупречный, хоть ставь его в раму,
когда сквозь остуду друг к другу навстречу

мы бросились в смерть, увлекая в рожденье
навеки – октябрь, вечер пятницы, просинь
меж листьев, закат и безумное рденье,
живущее с буднями серыми порознь…

* * *
Мария, в эту ночь не думаю, могу,
о тех, кто слов больших не скажет ни гу-гу
о долге, о себе, о Рождестве в России,
но, видится, щекой прилег на автомат,
и отблески – лежат, бордовые, косые,
и стекловатой – снег, и вспышки в тыщу ватт.
Похожа темнота всегда на рубикон,
где речь моя течёт и ставится на кон
судьба – травы, звезды, и той, и, кстати, этой,
а Млечный Путь один – над роковой планетой,
по кругу – Агасфер. С ним женщины в пути…
Не чувствую. Могу. Но дальше не пройти,
чем пустоты густой наполненные соты,
в них небо льётся – вниз, предав свои высоты…
Так что родишь – пиши, пиши скорее в блог!
Пусть через тыщу лет потомка мозг в футляре
не как о чудодее, маге, о фигляре
подумает о Нем – что он по сути Бог,
ниспосланный к бойцам, ко всем, кто стыл зимою,
кто знает: «Я умру. Христос один со мною».

Рождественская литургия

Поздний вечер. На плиты ложатся снежинки,
пролетая сквозь купол из угольной тьмы;
на хорах голоса, серебрятся пылинки,
ничего не просили в тот вечер и мы.
И снежинки проходят сквозь тонкое пламя
и сверкают… И я нарушаю запрет…
И, как будто бы все, кто уже был не с нами,
встали рядом, вошли в коллективный портрет…
В январе путь ложится и чище, и легче:
в Вифлееме сияла двойная звезда,
падал свет от нее на ресницы, на плечи –
помню, все это было. Не помню – когда.

* * *
В стекле – сиреневый букет.
А солнце алые молоки
метнуло в нас, и дела нет,
что луч вонзился прямо в око.
Лишь взгляд на розовый-цветок –
засмотришься, как блещет ярко.
Провал в пространстве, будто арка, –
и смерть не здесь, и жизни – ток…
Мудрец был прав, мир из огня.
Любовь возникнет из сиянья
сирени на ладони дня –
и взрыв, и хромосом слиянье…

На каникулах

Лягушкам аплодировать, цыплятам угождать,
заметить, что прилипла к шортам сбоку нить,
и про ее намек в строке присочинить,
переселив, как пух, предчувствие в тетрадь..
И ничего, кроме любви, большой любви, не ждать…
Поставить у креста в часовне ветхой свечку,
в огне ее прочесть: «Во что ты веришь – вечно!»
Закат или восход? Помогут, различат?
Вся улица пьяна – так сладок летний чад.

* * *
Послушай голос тишины,
коснись серебряного света,
идущего из глубины
тобой покинутого лета.
Июнь-июль как светлый дом,
но путники не остаются
и даже не всплакнут о том,
кто их поил истомой с блюдца.
Как ни блаженна маята
от полузвука к полуслову,
всех ярче – темная звезда,
гвоздика в жирных топях плова.
Предзимний холод сим поправ,
молчи за столиком в беседке,
где в августе, возможно прав,
паук ловил жужжанье в сетки.

Первое религиозное впечатление

Закрываю глаза: беспризорные розы, ручные бабочки,
пятна солнечных зайчиков, и паутинка нечаянно
прилипает к искусанной нижней губе, и матовый
женский голос в глубине анфилады из лип и сияния
зовёт меня…
Мама.
Мама! Нет, у меня уже не получится
вот так напевать и остаться в дочерней памяти голосом,
пьющимся, как молоко прямо из-под коровы:
тёплым, густым и, что б ни случилось,
…………………………………..не прокисающим.

Marina

А волна… а волна не искрить не умеет.
А звезда созерцателем втиснута в раму
и срывается вниз. Вот такая камея…
На легато летит, элегантно, без драмы…
Пробегают ветра. На серебряном пляже
только книга верна – шелковистой закладке
или нитка – и пальцам, и паркам, и пряже…
И пыльца – мостовой, древней, каменной, гладкой.