Алексей Иванков

Стихотворения

Об авторе: Родился в г. Новошахтинске Ростовской области. В 1998 г. окончил МГУ им. М.В. Ломоносова, факультет иностранных языков. Работал переводчиком, преподавателем, грузчиком, завскладом, менеджером. В 2025 г. окончил Высшие литературные курсы при Литературном институте им. А. М. Горького, семинар поэзии, мастер – И. И. Болычев. Ранее не публиковался.

* * *
говорил мне дед: «поезжай на маныч, –
широка река, золотист рассвет.
может, брат мой жив, тимофей иваныч,
передашь ему от меня привет.

не найдёшь нигде ты таких излучин, –
сколько буйных сгинуло без следа.
мы бросались в омут с высокой кручи.
не горчила в этой реке вода.

нам давали в лоб деревянной ложкой,
если наглым был и вперёд отца
со стола голодный хватал картошку,
и украдкой гладила мать мальца,

потому что быт был суров и тяжек,
и кормило поле десяток ртов.
не давал казак сорванцам поблажек,
но всегда хватало сорвиголов.

там заря дрожала в росе белёсой,
и со свистом травы секла коса.
там плескалась рыба на дальнем плёсе,
отражались в омутах небеса».

я смотрел на деда и видел маныч,
где и в дождь вода не была горька.
через год ушёл тимофей иваныч,
а потом и деда взяла река.

* * *
и снова май. заветное число
встаёт, как солнце, из-за горизонта,
и прахом до сих пор не занесло
следы прорыва западного фронта.

давай уйдем куда-нибудь туда,
где пчёлы набивают мёдом соты,
где стоило огромного труда
удерживать те самые высоты.

чуть слышен шелест молодой травы,
притихло время, и умолкли птицы,
но где-то там, в верховьях синевы,
стоявшим до конца опять не спится, –

тревожно им за хрупкий этот мир,
за души, что во власти летаргии.
призвали их к себе на горний пир
неведомые ныне всеблагие.

среди потёртых временем одежд
ложится пыль на жёлтую бумагу,
но дедова медаль за Будапешт
сияет рядом с той, что «За отвагу».

* * *
посидим, покурим у ограды,
говоря о чем-нибудь таком,
о котором, в общем, и не надо –
обо мне, тебе и что потом.

что потом, любимая, ты знаешь,
ты не можешь этого не знать,
я же лишь всего лишь и пока лишь
начинаю смутно понимать.

ты уйдешь, как прежде уходила,
и наедине с самим собой
я скажу: „спасибо, что любила,
погостила и ушла домой“.

* * *
горячий мой сайгон, тебе ли обмануть,
тебе ли мой привычный быт разрушить?
муссон, взъерошив небо, шёл над сушей,
и город следом тихо шёл ко дну.

тебе ли ждать, сайгон, когда я разойдусь
на пузыри в дождях твоих унылых?
огонь горит, и время не остыло
в твоём дождливом сумрачном бреду.

жара твоя, сайгон, с дождём наперебой,
со скоростью тропического шторма
над глиняной рекой меняла форму
и ссорила меня с самим собой.

вторые сутки прочь. убей меня, сайгон,
жарой и знойной прелестью раскосой.
здесь по утрам на травах стынут росы.
и стыну я. и всё вокруг лишь сон.

* * *
мерцающий экран, взатяжку сигарета,
три точки – три тире – три точки – повторить,
три лика на стене из ветхого завета
молчат, и на столе лишь водка на троих.

вступают в хоровод магриттовские лица,
беснуются шуты под колокольный звон.
идёт кругами рябь по вздыбленной столице,
сверкает карусель, густеет небосклон.

как робок этот свет, как льдом сковало веки, –
который год подряд в полярной темноте.
мы исчисляем тьму вокруг себя в парсеках,
мы прячем силу душ в темницах наших тел.

скользит по векам луч и взрезывает кожу,
тускнеющий экран – три точки – повторить –
три точки – три тире – до судорог, до дрожи,
и рвётся сквозь века протянутая нить.

* * *
помнишь, однажды берег
щерился грудой скал?
раненым диким зверем
ветер над ним рычал.

в петлях крутых изгибов
вспенившейся реки
в сеть набивалась рыба,
птицу несло в силки.

с этой рекой не сладить, –
пена на всех одна.
по васильковой глади
бьёт за волной волна.

камни бросал я в воду,
в омут несло круги.
ветер играл свободой
с лёгкой твоей руки.

* * *
пасхальный день. с небес летит крупа
и кроет купола первопрестольной.
и если посмотреть сквозь зёрна града,
увидишь, как расходится кругами
поверхность города, как если бы рука
метнула камень
и возникшее цунами
отбрасывало нас в дома окраин,
подальше от
по спасу названных ворот.

как никогда, тернист и крут
незыблемый маршрут
от рождества к закату наших лет.
в глазах плывёт размытый силуэт
обители на площади донской,
и тихо так, что даже на тверской
закрыты двери.
нет нигде приёма.
закрыто всё, лишь голубь надо мной
везде как дома.

вернётся всё на круг,
и схлынет пустота
дворов и улиц,
и скрип колёсных спиц и ступиц
мгновенно разнесётся
по городам и весям,
как некогда благая весть
„Христос воскресе!“

* * *
ты же помнишь дом на семи ветрах, –
нараспашку дверь, а из окон – лес?
нынче дождь стеной, и струится страх
с поседевших в этой войне небес.

ты не верь дождю и глухой стене,
ты не верь в ноктюрн водосточных труб, –
это в царстве плотных ещё теней
барабанный бой созывает круг.*

это танец мёртвых среди живых.
видишь тени в парке вокруг берёз?
хороводят молча, без позывных,
под потоком льющихся сверху слёз.

разбомбили дом на семи ветрах,
где была нараспашку открыта дверь,
разнесли его, обратили в прах,
и гудят бульдозеры там теперь.

* * *
дорога врезается в горизонт.
палимый солнцем, гонимый ветром,
уходит дрогнувший гарнизон,
столбы отсчитывают километры.

еще недавно был жаркий бой,
еще огнём огрызалась крепость,
но дрогнул один, за ним – другой,
бежали солдаты, со страхом встретясь.

бежали солдаты в подземный ход,
по ним свои же стреляли с башен.
впервые крепость такой исход
узрела, бой был жесток и страшен.

и все, кто стоял, полегли в бою,
легли костьми, осознав измену.
их ждут в вальгалле, считай, в раю,
их будут помнить глухие стены.

петляет дрогнувший гарнизон,
за ним вовсю по пятам погоня.
бегут солдаты за горизонт,
но их уже через миг догонят.

* * *
сидишь, уставившись в угол.
на шее – стёртый аркан.
гоняешь мысли по кругу,
недвижим, как истукан.

сидишь, зацепившись строчкой
за знаки в конце строки,
давно бы поставил точку
с какой угодно руки.

и гнётся строфа вопросом, –
ну что ты хочешь ещё?
в пении разноголосом
у каждого свой расчёт.

один, и курсивом сноска, –
цитата, страница, том.
там нет твоего вопроса,
поставленного ребром.

но даже если не загнан
ни в угол, ни на флажки,
ставь в одиночестве стадном
точку с любой руки.

* * *
дождь опять без устали молотит
по моей горячей голове.
пыль сомнений в лабиринте плоти
стелется по высохшей траве.

дождь в игру вступает без прелюдий, –
сразу в бой, как в джазе саксофон.
от меня, конечно, не убудет, –
это сон, сафо, всего лишь сон.

капли выколачивают время
из моих кривых набухших вен.
слушай, дождь, давай-ка мы проверим,
сможешь ли ты мой усилить крен?

я плыву по рекам водостока
и схватиться не за что, мой друг.
покажи напор и мощь потока,
да не дрейфь и не бросай мне круг.

набегай безудержной волною,
лей как из ведра, иди стеной,
пропитай меня водой живою,
а потом – наверх, назад, домой.

* * *
не дай мне, господи, потерять
дороги нить, когда стихнет ливень.
когда река повернётся вспять,
не дай мне вместе с потоком сгинуть.

не дай скукожиться между строк,
в углу затихнуть пугливой мышью.
какой, скажи мне на милость, прок
в дрожащей твари под ветхой крышей?

не дай увязнуть в чужих следах,
когда вернутся мои муссоны.
не дай голядкой сойти с ума.
не дай сумы и не дай короны.

не дай мне власти играть судьбой
того, кто взмолится о пощаде,
не дай мне мантии и судьёй
меня не сделай. но обещай мне,

что в день, когда наверху звонарь
ударит в колокол со всей дури,
смотритель в парке зажжёт фонарь,
и хлынет дождь на амуре.