Вадим Доветров

Стихотворения

Я игрок. В 90-е – шахматы, карты, кости. С 2000 года – фондовая биржа. Когда я проигрываюсь, зарабатываю в стройбригаде, и опять играть – романтика.
Живу в последнем наукограде России: г.Черноголовка Моск. обл.

Отъезд

Ты ходишь по комнате полунагая.
Ты вещи пакуешь, а я помогаю.
Мы счастье пакуем в пакеты и сумки:
Пожитки, полжизни, последние сутки.
Прощальные лица, туманное утро,
Курсистка с прищуром восторженно-мудрым
Ты плачешь, а я (в утешенье) смеюсь,
Ведь ты уезжаешь, а я остаюсь.

Как два бегемота мы трёмся боками,
Пакуя в коробки тома Мураками.
На запад от солнца? – На юг от границы!
Научишь потом по-непальски молиться,
Буддийская дева, московская готка!
…Смешались браслеты, тетради, колготки
Последние слайды и первые фото,
Любовь и разлука – земля и пехота,
Любовь и обида, решимость и жалость,
Не как у Облонских, но как-то смешалось.

Настенные карты животного мира,
Плакат Арагорна, набор транспортиров,
Губная гармошка, губная помада,
Магический аист… – Пластмасса ж?!
Всё надо!
Засыпаны стулья, столы и кровати.
Я в россыпях этих как бомж в сладкой вате.

Ты всё бы оставила мне на храненье
Однако квартира не стихотворенье.
Оставишь, а я позабуду про них….
Вон аист уже головою поник.

Ты выбросишь всё, если я помогу!
Есть веник, скребок, но и я не смогу.
Железный скребок, а мы се’нтиментальны,
У нас Мойдодыр всё не выйдет из спальни.
Мы просто играем как в фанты – азартно.
Ты едешь совсем, мы простимся: «до завтра».

Присядем. Да что уж, приляжем некстати
Среди барахла у разбитой кровати.
Виват кавардак! Нам порядок противен!
…В оконный проём в золотой паутине
Сентябрь подмосковный дохнул мне в лицо:
Три пятиэтажки, качели, крыльцо….
Вон там мы купили большой «медовик»,
А там две зимы простоял снеговик.

Я в городе этом родился и вырос,
Играл в шахматишки в штанишках на вырост.
А ты из Смоленска, «Ты помнишь, Алёша
Дороги Смоленщины?». Как мы – хороший! –
Про всё, что увидим, тогда говорили,
И снег равнодушный с ладоней кормили
Большой и хороший. Конечно, ты помнишь…
Наш вечный огонь, неотложную помощь,
Душа холодела, немела рука,
И Галич нам пел – как плывут облака.

Потом продавали зефир в электричках.
Ты куришь от «пьезо», я куришь – «от спичка».
Какие билеты? Когда мы платили?!
Мы ядом вокзальным здесь души коптили!
Усталым народом набиты вагоны.
Ты тащишь пакет шоколадом гружёный.
Ударница! Красный Октябрь! Озёрский!
И с тоненьким Быковым до Белозёрской.
Промёрзшие тамбуры, чёрные ели….
Ты помнишь всё это. А я еле-еле.

Любые постели мне будут колоться,
Я буду в ночи как Иаков бороться.
Вернутся скворцы, и синицы вернутся.
У нас не получится не обернуться.
До боли под сердцем мне будет икаться,
И будет аукаться и откликаться.
Ты будешь верблюдом меж адом и раем.
Я буду твоим караваном-сараем.

Ты смотришь с прищуром, ты смотришь с порезом.
Возьми витамины там бром и железо.
Я всё уложил, увязал с перехлёстом.
Возьми зажигалку, возьми перекрёсток,
Возьми во дворе смех вечерних качелей,
Он может быть кстати в последний сочельник.

…Ты села в машину, захлопнулась дверь.
Мы просто играем, ты веришь? Не верь.

Таксофон у аптеки

Улица будто в коме.
Ужели и впрямь так поздно?
…Он набирает номер,
Затем набирает воздух.

Гудки, разговор короткий
И бесконечный зуммер.
Из телефонной воронки,
Как человек разумный,
Он выйдет не в лучшем виде:
Земли под собой не видит,
Стоит, и в карманах шарит
Как эрудит в полушарьях.

Две пачки, две зажигалки –
Всё у него в порядке.
С такой педантичностью жалкой
Надо возделывать грядки
Картошек австро-немецких,
А не звонить Персефонам,
Не занимать советских
Правильных таксофонов!

Курит. Ни взять ни дать
Расстроен. Глаза блестят.
Смешно за ним наблюдать….
Двадцать-то лет спустя.

Рено Меган

Ждёт жертву крашенный Рено.
Наверное, Меган.
Семь лет назад собрал его
Арабский хулиган.

Два раза угнан, трижды бит,
Паркуется в подъезде.
Таксует, ездит и бомбит.
А лучше бы не ездил.

Он типа на своей земле.
Здесь очень много дел(ь).
Сидит убийца на руле,
А лучше б не сидел(ь).

Спроси его, как он столбил
Вокзалы и рассвет.
Так Гитлер Киев не бомбил,
Как он бомбит в Москве.

Первый день в роте.

… И завтра настало (мозоли не лгут),
дороги осталось на 8 минут.

Гражданские мысли затоптаны в плац,
последние листья дымят как матрац.

Ведут будто беглых в забытый острог,
последние метры, разбитый порог.

Под окрик старшинский сапог на ступень,
как жгут медицинский затянут ремень.

Пилотка на уши, удавкой крючок,
и тонок и узок подворотничок.

В учебке сказали – не бойся, но верь,
как обухом сзади тяжёлая дверь.

Хозчасть, умывальник, портянки с начёсом,
Чубастый дневальный мусолит расчёску.

По моде солдатской подшит и ушит,
и бляха на яйцах блестит от души!

Сержанты, торчки, черпаки, дембеля,
в десятку зрачки – как в бетон дюбеля.

Тувинцы, чеченцы, даргинцы, таджики.
Не так страшен чёрт? Другим расскажите!

Десятки наречий, косые углы,
нарезаны взгляды как будто стволы.

И каждый сверкает звездой и кирзой,
и смех из каптёрки – негромкий, но злой.

Казарма гудит как в Чимкенте вокзал.
Забудь об уставе! – кусок мне сказал.

Как тень обезволен, бесплотен как дух,
кто не был – тот будет,
и нем я и глух.

Надраенный кафель искрится как снег,
кто был – не забудет,
один против всех.