Седьмое небо

Лирические стихи польских классиков

Стихи

Переводчик: Сергей Шоргин

Из Збигнева Красинского

(1812 – 1859)

Всегда и всюду

Не говори, когда не здесь я буду,
Что я тебе принёс лишь горечь в долю,
Поскольку пил я также горечь вволю,
Всегда и всюду!

Не говори, когда не здесь я буду,
Что был жесток и жизнь твою разрушил:
И жизнь свою я также обездушил
Всегда и всюду!

Но говори, когда не здесь я буду,
Что Бог укрыл от бед меня плитою,
Что я страдал с собою и с тобою,
Всегда и всюду!

Но говори, когда не здесь я буду,
Что жил я здесь, сгорая беспримерно,
Тебя любил, хоть горестно, но верно,
Всегда и всюду!

К Беатриче
(к Дельфине Потоцкой)

Пусть мир окрестный пляшет дни и ночи
И мотыльками небо заполняет,
Цветы суёт мне в руки, искры – в очи, –
Он всё же веру мне не поменяет.

Прошёл путём я счастья и мученья,
И в ту державу духа нынче вышел,
Где идеалу нет уж измененья:
Он вечен в сердце, всех красот превыше.

Любил когда-­то – и сейчас люблю я
Красу всё ту же, вечно дорогую,
И ту же душу, что кумиром стала;

В них вижу грёзу, белую, святую –
С любовью этой вечность проживу я,
Поскольку верю в вечность идеала!

«Мог быть я счастлив…»
(к Иоанне Бобровой)

Мог быть я счастлив с тобой под луною,
Мог бы поверить, что в смертной юдоли,
Словно на небе, бывает весною
Светлое время без горя, без боли.

Но угрожает мне гибелью ныне
Скопище теней в безмерной пустыне.
Ангельских песен я больше не слышу;
Раньше их звуки взлетали всё выше,
Нынче же мнится: хранителя пенье
Тает и гибнет навек в отдаленье.

Помню: когда-то в чертогах чудесных
Часто бывал я у братии горней,
Гордо встречая посланцев небесных
В час предвечерний и полночью черной.
В душу они мне глядели зрачками,
Полными синью и тишью бессмертной;
Молнии рук их сжимал я руками,
Чувствуя жар их любови несметной.
После, в ожогах от вышних объятий,
В мир поднебесный, как будто в пучину,
Я возвращался, скорбя об утрате,
Счастлив недавним касаньем кончины.

«Пусть мир и славу мне сулят приметы…»

Пусть мир и славу мне сулят приметы –
Готов бесславно жить я и бессчастно,
Но попрошу я небо, чтоб за это
Была ты дольше для меня прекрасной.

За то, чтоб очи у тебя сияли,
За все улыбки на лице любимой
Пускай судьба мне принесёт печали
И сократит мне жизнь неумолимо,

Поскольку сплёл я жизнь свою с твоею –
Так в чистом поле слившиеся реки
Текут двуцветно, вод смешать не смея.
Коль ты увянешь – сгину я навеки.

Из Болеслава Лесьмяна

(1877 – 1937)

Запоздалое свидание

Пойдём вослед и шелесту, и тени;
Тропа в росе, как в блёстках серебра.
На солнце, где крыжовников сплетенье,
Пахнёт землёй кротовая нора.

В траве – дождя былого след лучится,
И лист увял от холода ночей;
Шумят в саду давно забытом птицы,
Весь сад наполнен гомоном грачей.

Сосна меж яблонь выросла украдкой,
На хвое – блёклый блеск голубизны.
Весна была, но оказалась краткой,
И жизнь теперь в испуге без весны…

Тебя платок спасает от прохлады,
Он для груди – подобием гнезда…
Нам те слова давно сказать бы надо;
Теперь они – пустые навсегда.

Закрыть глаза нам прежде нужно было –
И прямо в солнце, обнявшись, пойти!
Теперь глаза закрыть – не хватит силы,
Теперь уста замрут на полпути…

«Мчусь душою к тебе я – над пургой ошалелой…»

Мчусь душою к тебе я – над пургой ошалелой,
Прямо к свету, что брезжит за буранной куртиной.
Каменеет кручина чья-то статуей белой,
Белой статуей скорбной – там, над чёрной долиной.

Старых створок объятья тебя некогда скрыли –
Ты с тех пор в моих мыслях бледно-призрачной стала.
С того часа так странно и так страшно забыли
Мы друг друга, как будто нас совсем не бывало.

Так найдём же друг друга средь метелей круженья,
Над вечерней пучиной сможем снова влюбиться
Той повторной любовью, что не хочет спасенья,
Тем последним желаньем, что не знает границы!

Мы полюбим мученьем, кровью нашей потери –
Но про счастья утрату пусть никто не узнает,
Мы полюбим прозреньем: смерть приблизилась к двери –
Обе смерти, что вместе совершиться желают.

Шум и треск по-над лесом, в клочьях – грива бурана,
Словно вихри о сучья в тёмных зарослях рвутся.
Жизнь из жил вытекает – это давняя рана…
Не посметь улыбнуться, не успеть улыбнуться.

Мчусь душою к тебе я – над пургой ошалелой,
Прямо к свету, что брезжит за буранной куртиной.
Каменеет кручина чья-то статуей белой,
Белой статуей скорбной – там, над чёрной долиной.

В небылое путь, проложенный грёзно

Раскраснелось на небе – ближе к самому краю,
Раскраснелось – но напрасно, и себе же вопреки…
Очертанья деревьев в облаках наблюдаю,
Но зачем глазам деревья, что настолько далеки?

Я ищу в небылое путь, проложенный грёзно.
В миг любой мы в даль уходим, лиц нам мало в миг любой…
Я ласкать тебя жажду, мне ласкать тебя поздно,
И не тщусь увидеть что-то, глядя в сумрак за тобой.

Далеки твои губы – и близки несказанно!
Сердце, хрупкое от горя, ты сломаешь, коль сожмёшь…
Помнишь сад с его высью, ниже – клочья тумана?
Был туманом – чуждый кто-то; на меня он сном похож.

И про нас – вспоминаешь? – там листва зашепталась,
Зашумела на деревьях, нас, блестя, смогла понять.
Но в устах твоих – холод, там таится усталость…
Так давай же в сад вернёмся – дни умершие искать!

Там – тропинка, что рядом со знакомой черешней…
Вспоминаешь ли дорогу – ту, что шла сквозь целый свет?
Будь же в прежнем наряде и с причёскою прежней!
В сад пойдём. Войдёшь ты первой, ну а я – тебе вослед…

Встреча – завтра, хоть час и неведом

Покосился твой дом под ветрами,
Дым не вьётся давно над трубою:
Я – не дома! Я здесь, не с тобою,
Я – где пусто, темно вечерами!
Ты узнаешь меня и приветишь
Вопреки всем лишеньям и бедам;
Жди, на тени взирая, – и встретишь:
Встреча – завтра, хоть час и неведом…

Так укрась же причёску цветами,
Возле входа пусть свечка лучится,
Вспоминайте меня с сыновьями,
Сохраните мне место в светлице!
От ладоней твоих на дорогу
Тень ложится синеющим следом…
В ожиданье пробудешь немного:
Встреча – завтра, хоть час и неведом.

Исцеленья средь бури ревущей
Ищет дух мой, покоя лишённый!
Мне неведом мой голос грядущий,
Мне неведом мой лик изменённый, –
Но узнаешь меня ты повсюду,
Днём и ночью, зимою и летом,
Пусть иным я, израненным буду…
Встреча – завтра, хоть час и неведом.

Из Юлиана Тувима

(1894 —1953)

Что нам осталось с тех лет

Дни любви, дни весны,
Той сирени цветенье,
Солнце в крови
И дурман в голове…
Пришла пора
Плакать осени, гнить листве,
Но являются болью в сны
Первой весны
Мгновенья.

Что нам осталось с тех лет,
С поры весенней?
Засохший в томике цвет
Былой сирени.
И на реснице блестит
Слеза, не высыхая,
И ангел грусти глядит
На нас, вздыхая.

В тень одну, звук один
Наши судьбы, как реки,
Слиты судьбой –
Общий путь впереди;
Пусть счастье там,
Или смерть, или боль в груди –
Эта память давних потерь
С нами теперь
Навеки…

Из Владислава Броневского

(1897 —1962)

Прилив

Падали звёзды в пропасть прибоя,
в пене морской догорая.
Сердце тебе я нынче открою –
это прилив, дорогая!

Месяц по морю – помнишь тот вечер? –
двинулся вброд, напрямую;
волны, как будто тщетные речи,
попусту гибли, тоскуя,

волны катились и пропадали –
вроде любви нелепой,
и равнодушно звёзды слетали
с равнодушного неба.

Чувство твоё угасало до срока –
сгублено, словно чахоткой;
и горевал я о доле жестокой,
жизни любви короткой.

Чувство во мне возрастало упрямо,
сердце терзая и раня, –
стало подобно чудному храму,
где уже шло отпеванье.

Сгинули ночью глухонемою,
стихли признаний звуки.
Ты – не со мною. Ты – не со мною.
И не сплетутся руки.

Волны о берег яростно били,
злился вечерний ветер.
честными были мы, грустными были,
были одни на свете.

Рядом стояли. Вместе молчали.
Нежность касаний – чудо…
Я о разлуке забыл и печали –
и вспоминать не буду!

Помню любовь я. С нею в сравненье
море и звёзды – малость!
Мне она светит. Это свеченье –
всё, что со мной осталось.

С этой любовью всё мне подвластно –
вышнее и земное,
грозные волны пламенных, страстных
строк, не написанных мною.

Звёздный напиток – горький, дурманный –
пью я сегодня, рыдая.
Волны всё шепчут «люблю» неустанно.
Это прилив, дорогая!

Из Константы Ильдефонса Галчинского

(1905 – 1953)

Романс

Месяц – точь в точь балалайка над нами…
Ах! Вот его бы коснуться руками!
Было бы чудно –

вышла б небесная песня, наверно,
песня о людях, влюблённых безмерно
и безрассудно.

Будут в ней дальняя речка, закаты,
тень от ладони, цветов ароматы,
в небе звезда,

сад, и стена, и скамья под стеною,
ну, и дорога, что манит с собою –
и в никуда.

«Коль разлюбить меня…»

Коль разлюбить меня потом
тебе когда-­то доведётся,
прошу, не говори о том –
как бог о том не говорит;

наслать задумав мор и глад,
он с неба ласково смеётся,
хоть знает, что цветущий град
в пустыню скоро превратит.

Седьмое небо

(I)
Я зимой из автобуса вышел –
И в твоих объятиях снова,
Я волос вечерних услышал
Аромат – и не ждал иного.

А луна так ярко светила –
К нам спустилась, застряла в хвое…
Ночь кольцом своим окружила –
И пришло к нам небо седьмое.

(II)
Свет и поздними часами
из твоих струится окон;
ты, что зелена глазами,
без тебя нам одиноко –

не желаем спать на крыше,
нас впусти к себе под вечер,
в дом, где птичий гомон слышен,
в дом, где яркий отблеск свечек.

Мы войдём – и с танцем нашим
этот дом запляшет старый,
каждый локон твой украшен
будет звуками гитары.

(III)
Твои волосы – бурное море,
по утрам у них цвет голубой,
высока ты, как флаг на линкоре,
я молюсь на твой вдох – на любой.

Скрипки, флейты тебе подарю я,
все плоды принесу и цветы,
сквозь миры за тобою иду я,
и в пространствах ищу – где же ты.

(IV)
Зазвонили серёжки из меди
как Византия колокола,
снежный вихрь за окошком забредил
над Греноблем, где гор купола.

В волосах твоих – яркость агата,
перья солнечной птицы крыла.
Вдруг стемнело: из тёмного злата,
словно туча, любовь подплыла.

Примечание: Шоргин Сергей Яковлевич, поэт, переводчик, учёный. Род. в Кировограде в 1952 г. Живёт в Москве. С 1999 занимается переводом иноязычной поэзии и сочинением собственных стихов. Среди переведённых стихов – произведения классиков и современных авторов английской, шотландской, американской (США), австралийской, канадской, польской, украинской, белорусской, словацкой, немецкой литературы. Лауреат конкурса на соискание международной поэтической премии им. Петра Вегина (2008). Член Союза писателей Москвы с 2006 года.