Елена Зейферт
Обезболивающий рождение
Есть ли хоть один поэт в Москве, да и в России, которого Кирилл Владимирович Ковальджи не обласкал бы своим вниманием? Таких авторов очень мало. С Кирилла Ковальджи начинаются многие литературные судьбы… Это правда, которая уже стала исторической.
Его литературная студия при журнале «Юность», выходцами из которой стали Алексей Парщиков, Нина Искренко, Евгений Бунимович, Александр Ерёменко, Марк Шатуновский, Юрий Арабов, Игорь Иртеньев, Иван Жданов и другие поэты-«восьмидесятники», известна оригинальностью творческих устремлений, убедительностью поэтических находок. Чем объяснить феномен этой студии? По мнению Кирилла Ковальджи – накоплением энергии, которая на период создания студии ещё не имела выхода. Есть термин «задержанное поколение», а слушателями студии стали представители «поколения передержанного». Ведя литературную студию, Кирилл Ковальджи не поучал, не учил, не наставлял, а, наоборот, – давал свободу, просто дарил каждому возможность дышать атмосферой, насыщенной поэзией. И люди шли как на огонёк – и к самому Кириллу Владимировичу, и к сокровенному общению между собой. Студийцы Ковальджи потом создали легендарный клуб «Поэзия», сразу ставший живой историей. Клуб «Поэзия» был задуман как суперсоюз, поэтическая империя. В новое лито вошли в основном поэты – не члены Союза писателей. Здесь объединились даже те, кто в жизни не подал бы друг другу руки – такова была сверхобщность внутри лито. Клуб унаследовал атмосферу студии Ковальджи.
14 марта 2015 года Кириллу Владимировичу Ковальджи исполнилось 85 лет. К этому времени он воспитал уже не только «восьмидесятников», но и поэтов девяностых, нулевых годов, сейчас поддерживает поэтическое поколение 2010-х. Ради общения с современными молодыми авторами Кирилл Владимирович ведёт литературные страницы в Интернете – к примеру, на сайтах «Стихи.ru», «Поэзия.ru», личные аккаунты в ЖЖ и Фейсбуке.
Особое счастье – просто оказаться рядом с Кириллом Владимировичем, поговорить с ним по телефону. Рядом с ним несказанно хорошо. Кирилл Владимирович располагает к себе с первого взгляда, своей простотой приглашает быть с ним рядом, стирает все препятствия на пути к себе и своему творчеству. Ещё до начала мероприятия возле Кирилла Ковальджи собирается тесный кружок желающих прикоснуться к нему, даже буквально – просят поставить в книге автограф, ответить на волнующий вопрос, просто хотят поздороваться с поэтическим наставником, пожелать ему здоровья, пожать руку, обнять…
Хочу обратиться на страницах журнала к самому поэту. Сколько встреч, произведений и собственно поэтов рождается рядом с Вами, Кирилл Владимирович. Спасибо Вам от души!
Почему Кирилл Ковальджи, дарящий энергию другим, творчески не опустошается, а сам остаётся талантливым поэтом? Ответ очевиден. Поэзия – это связь с высшим духовным каналом. Чуть поэт оступился – и его стихи теряют высокое качество или вовсе останавливаются. Мандельштам говорил: «Какой должна быть поэзия? Да, может, она совсем ничего не должна. Никому она не должна, кредиторы у неё все фальшивые». Но всё же есть нравственный ориентир, категорический императив. В творческое кредо любого поэта входят и права, и обязанности. (И нередко в его жизненное кредо тоже, если вступает в силу принцип, озвученный Батюшковым: «Живи, как пишешь, и пиши, как живёшь».). И возможно, главное право поэта: творить мир, которого до тебя не было. А обязанность: быть ответственным за сказанное, сотворённое, ответственным за свои слова и действия. Нравственность лирического героя Ковальджи – это сфера собственной ответственности биографического поэта, часть его внутренней свободы.
Для кого пишет Кирилл Ковальджи? В названии одной из его поэтических книг читаем «Тебе. До востребования». Хорошая поэзия всегда направлена «до востребования». Кому? На одном из поэтических вечеров автор уточняет: «Тебе – это значит именно тебе, читателю». И добавляет из собственного опыта: «А от кого и что? Поэзия вращается в сфере, где один полюс – Исповедь, другой – Музыка. Ударишься в одну крайность – уйдёшь от музыки, в другую – удалишься от слова. Поэзия жива, пока летает между двумя полюсами».
Что происходит с литературой сейчас? По мнению Кирилла Ковальджи, она разделилась: одна её часть стала высоким искусством, другая – массовым. Середины нет, она выпала. Вспоминаю Кирилла Владимировича как многолетнего ведущего литературного клуба Союза писателей Москвы в ЦДЛ. С каким достойным уважения долготерпением он слушал выступления поэтов самого разного уровня… Когда я веду литературные мероприятия, всегда учусь у него.
Ковальджи – поэт, прозаик, эссеист, публицист, критик, переводчик, организатор литературного процесса. Метафорически выражаясь, способность человека к одному или нескольким видам искусства зависит от наличия рек внутри него. Если река течёт от уха к языку, человек может быть поэтом. Если от глаз к пальцам – художником. Но как соперничают в одном русле несколько литературных внутренних рек? Или одна из них первая среди равных? Для Ковальджи это поэзия. «Когда я пишу стихи, я поэт, когда прозу, я прозаик. Но больше склоняюсь к стихам».
Его второй родной язык, румынский, продолжает звучать в его переводах классической и современной румынской поэзии на русский язык. Кирилл Ковальджи принёс в русскую поэзию тонкий отзвук романской культуры. Недаром его так ценят в Молдавии и Румынии. Язык Эминеску порой вплетается в русскую ткань стихов Ковальджи. К примеру, его лирический герой размышляет о рифмах, с которыми созвучно русское слово «любовь» и его румынские синонимы, и эти звуковые сопряжения наводят его на душевные открытия…
Мальчик из Бессарабии (поэт родился в 1930 году в бессарабском селе Ташлык), младшеклассник Кирилл однажды просто удивлённо спросил у советского солдата, протянувшему ему в подарок фотокарточку Сталина: «А кто это?» На лице солдата появился страх. С тех пор Кирилл обрёл право произносить своё коронное «Ну и что?», равноценное по правде фразе «А король-то голый!». Когда его вызывали на «ковёр» по поводу «антисоветских выходок» студийцев, Кирилл Владимирович не оправдывал ребят, а, выслушав обвиняющих, просто спрашивал: «Ну и что?»
Он не только литературный многостаночник, но и как поэт «играет на многих инструментах». Его слушается и «твёрдая форма», и верлибр, и наименованное им самим «краткостишие». Стихи Кирилла Ковальджи многообразны, как многообразен читатель. Поэту Ковальджи подвластна стиховая палитра от силлабо-тоники до свободного стиха, от венка сонетов до одностишия. Однажды на вечере, озвучив венок сонетов «Круги спирали» (прочитанный первым и воспринятый на одном дыхании), Кирилл Владимирович пошутил, рассказав о Михаиле Светлове, который во время войны читал стихи на прифронтовой полосе. Начался обстрел, и Светлов «почувствовал, что в его стихах есть длинноты».
Бывает поэзия – разборная, в ней всё выкручивается и вынимается, автор освоил ряд приёмов, они становятся узнаваемыми. Настоящая же поэзия, такая, как у Ковальджи, не даётся полному разбору. Она неразборная. Всегда остаётся загадка, которую не схватить пальцами, не увидеть глазами.
Иван Жданов охарактеризовал деятельность Кирилла Ковальджи с помощью интересной метафоры – люди возле мастера совершенствуются, формируются, как под воздействием ветра и других явлений возникают естественные природные скульптуры.
Интересны рассуждения Ковальджи о верлибре. Русская поэзия в сравнении с поэзией Европы относительно молода, ей около трёх столетий, она ещё не устала от метра и рифмы. Время абсолютного лидерства верлибра в России еще не наступило.
На вопрос «Может ли поэт исписаться?» Кирилл Владимирович отвечает утвердительно, сославшись на пример Николая Тихонова. Но «оправдывает» поэта словами Михаила Светлова – Тихонов «заработал право писать плохо» талантливыми ранними вещами.
Из двух поэтических позиций «Ни дня без строчки» и «Если можешь не писать, не пиши» для Ковальджи ближе вторая.
По поэтическому менталитету Кирилл Ковальджи считает себя «шестидесятником». Он приводит такой аргумент – поэты-«шестидесятники», как известно, пробудились после XX съезда, поверив в социализм с человеческим лицом – разочарование пришло позже. Ковальджи и сегодня ценит дух обновления.
Его лирический герой «прав перед любым судом» – он строил дом. Откровения любящего сердца, пиетет к женщине, особое внутреннее зрение лирического героя, умеющего любить и призывающего любимую любить его земного, «пока не стал воспоминаньем, которое любить легко», отличают любовную лирику Ковальджи.
А философская лирика Ковальджи проста и многомерна, как то, с чего она слепок, – жизнь.
«Музыка отделяется от автора, исповедь – никогда».