Журнал поэзии
«Плавучий мост»
№ 3-2014

Иван Макаров

Стихи из стенной газеты в учительской
Стихи

Родился в Москве, в Замоскворечье. Окончил Московский ин­-т тонкой химической технологии, а также Литературный ин-­т им. Горького, (семинар Н. Старшинова). Работал инженером, слесарем, сторожем и т. д. Проза и стихи публиковались в «Новом мире», «Юности», «Знамени» и др.
Автор поэтической книги «По траве, по камням, по песку…» (2006 г.).

В нашу, довольно­-таки апокалиптическую эпоху, когда ценность оставшегося жизненного времени каждого индивидуума (далеко не все, правда, могут это осознавать) возрастает по эскпоненте, резоны читать чьи-­либо рифмованные буквосочетания должны быть весьма существенными. Заранее вынесем за скобки кубокилометры графоманской продукции, с той, правда, поправкой, что графоманы (дословно, графоман – любящий писать) – все пишущие, но только те, кому сопутствует в этом занятии удача, достойны звания поэта. Есть, разумеется, сумма вторичных (внутрицеховых, если угодно) признаков, удостоверяющих поэтические качества того или иного стихотворения, но есть также (что, вероятно, гораздо важнее) первое, интуитивное чувство подлинности, гармоничности поэтического высказывания – и именно это всегда наличествует в поэзии Ивана Макарова. Всякий поэт – медиум между несказанным и обыденным, перебирающий чётки со своим набором бусин-­образов. Образы поэзии Ивана Макарова можно охарактеризовать как на редкость обыденные – унылые урбанистические предместья, жизненные неурядицы лирического героя, горькая судьба отечества… Как из их смешения возникает летучее вещество подлинной поэзии, я объяснить затрудняюсь.

Александра Козырева

* * *
Белы до боли снежные поля.
Но это днём, когда светло и школьно.
А вечером поют учителя,
Чтоб думать им, что им не очень больно.

Для исцеления душевных рваных ран,
Для распрямленья всех, кто жизнью согнут,
Учителя поют по вечерам,
Ученики заглядывают в окна.

Пусть будет так: для исцеленья ран,
А может, просто безо всякой цели,
Учителя поют по вечерам,
Ученики заглядывают в щели.

Полны заботой и тревогой дни,
Лишь вечера, как могут, песней дышат,
Они поют и думают они,
Что их никто не видит и не слышит.

* * *
Не бывать нам простым, как мычанье:
Путь негладок и жизнь коротка.
Оправданием было б молчанье,
Только мы не молчали пока.

Не канатчикова и не дача,
Но не смеем мы грамотно жить.
Мы учебные ставим задачи
И стремимся друг друга учить.

Мы вертим в головах жерновами,
Всё и вся перетрут жернова.
Мы хрипим чуть живыми словами
И к словам прибавляем слова.

Непрерывного бреда условье:
Нехраненье чувствительных уст…
Ты прости мне моё пустословье
От избытка мучительных чувств.

* * *
День и ночь выпускные балы.
Выпускают, как пар выпускают.
И накрытые пышно столы
Не одни только взоры ласкают.

Дым столбом над столом, но при том
Всё приправлено горечью грусти,
Это будет понятно потом:
Выпускают, обратно не пустят.

Я молчу, я тоску затаил:
Школу ж кончил! Науки усвоил…
Что ж мы так неподвижно стоим,
Как вдвоём на картиночке «Двое»…

* * *
Как объясненье новой темы –
Непонимающие лица.
Субботник. Скучно моют стены
Последних классов ученицы.

Давно им надоел твой голос,
Они стараются с тоскою,
Одна из них покрутит глобус
Уже не детскою рукою.

Ночами хоровое пенье
О близости заветных сроков.
Оно звучит, как объясненье
О пропуске твоих уроков.

Всегда ты одинок, учитель,
Всеобщий общий знаменатель,
Талантов пламенный искатель,
Лентяев грозный обличитель,
Грехов их мелких отпускатель…

Урок

Раздаётся звонок мелодичный,
То ли камфорный, то ли гвоздичный,
Ледяной, жестяной, скобяной,
Неожиданный, еле живой.
Как свидетель, истец, обличитель,
Стал под доску любимый учитель.
Надо мной, как холодное «да»,
Нависает его голова.
Или всё мне уже надоело,
Или стало уже всё равно…
Снег, белее побелки и мела,
Налетает на наше окно.
Я ответить готов, как урок
Всю известную пряжу дорог
В рамках логики этой линейной,
Прямодушной и узкоколейной.
Что ж он стал надо мной, как гора?
Неужели настала пора
Уходить, разлучаться, прощаться
И совсем уже редко встречаться?
Шевельнулось пятно на стене
Это ж тень от его головы.
И как будто он вовсе забыл,
Что он хочет спросить у меня.
И забвенье его — как печать,
И не надо уже отвечать.
И тепличный больничный звонок
Возвещает свободу мою,
И торжественный снег за окном
Поднимается белой волной.
И учитель открылся, как дверь,
Если хочешь — насквозь проходи.

Музыкальная школа

Класс надёжно закрытый, пустой.
Всё на свете тревожно и странно.
Мы живём на планете одной
С роковой чернотой фортепьяно.

Серый корпус, где гаммы поют,
Место наших коротких свиданий.
Этот мир ненадёжный приют –
Гармонический бред колебаний.

Настоявшийся бред января,
Отвлечённая форма закона.
Отражается свет фонаря
На холодных рогах камертона.

Беспокойно блестит камертон.
Он как будто боится чего-то.
Он дрожит и звучит, и при том
Он одну только выучил ноту.

…Утром здесь засвистят соловьём,
Заиграют, застонут, запляшут.
Бесприютные, так и живём
В беспорядочной музыке нашей.

Стихи из книги «ПО ТРАВЕ ПО КАМНЯМ ПО ПЕСКУ»

19 октября

Всё заставлено ставнями книг
И задвинуто в общую стужу.
Стыд и страх. И как будто двойник,
И как будто бы смотрит наружу.

Прерыванье запоев и снов.
Толстых книг грузовые составы.
Сочетание медленных слов
Шелестят, как пески или травы.

Мы живём вдоль китайской стены,
В нашу сторону дико и пусто.
Ветер. Север… И чувство вины,
Непохожее даже на чувство.

* * *
Всё здесь спутано – правда и ложь…
Двор, забор… Ничего не понятно.
Эти окна, стеклянные сплошь,
То светлы, то темны, то квадратны.

А под окнами ёлки торчат.
Среди них, ожидая ответа,
Люди ходят, стоят и кричат
В небо тёмное, в окна со светом.

Почему-то похожи они,
И как будто бы даже знакомы.
Ветер, снег. Минус двадцать в тени.
Габариты родильного дома.

Зимний путь, неподдельность минут,
Повторяющих раннее детство,
Где кого-то куда-то зовут,
А кого и куда неизвестно.

* * *
Кто-то в поле блуждает и рыщет?
Просто ветер из дальних степей?
Словно тайного выхода ищет
Из любимых тяжёлых цепей.

Тихо смотрим в лицо небосвода,
Первобытное наше житьё.
То ли нас изучает природа,
То ли мы изучаем её.

Тёмный воздух тревожно прохладен.
Снег летит или звёзды летят?
О, не будь же ты так беспощаден,
Чёрно-бело-берёзовый взгляд!

Я не прячусь от этого света,
Всё во мне отзовётся на свет.
Всё вокруг ожидает ответа
И внимательно ищет ответ.

Всё вокруг затаилось в печали,
И не знает, откуда начать.
Звёзды тоже молчат. И устали
Так бессонно смотреть и молчать.

Ночь

Не просто бледной крови перегонка,
Не сумрак без конца и без начала,
Но нашей странной жизни перековка:
Мечи перекуём мы на орала.

Друзья, мы собрались,
Как кролики в удаве.
Пора ночная – перемена масок,
Завод по производству сказок,
И сон по переделке яви.

Как эхо отзывается во мне
Ночных сердец тревожное биенье.
Я должен вырабатывать во тьме
Молекулы и атомы спасенья.

Осень

Что тебе скажу? Задыхаюсь сам,
Сдавлен болью и немотой.
По Данае, как по лесам,
Пробегает дождь золотой.

Разве весть о гибели в этом огне?
Просто всё сгорающее сгорает в нём.
Ровными рядами, волна к волне,
Время пробегает этим путём.

Мы все выходим из этой беды,
Как трава из земли в начале весны.
Из тёмной земли, из тёмной воды,
Оставляя цветные и иные сны.

Не найти и не надо пути назад.
Сам Юпитер прошёл, звеня и шурша.
Разве только листья падают в листопад,
Разве только золотом обольщена душа…

* * *
Ветер в лоб обдувает кабину
И поёт неизвестно кому.
Свет бежит, обгоняя машину,
И торопится спрятаться в тьму.

Мчатся мимо уснувшие хаты,
В полных лужах сверкает вода.
И поверить нельзя, что когда-то
Я не ехал ещё никуда.

Тихо ждать, наблюдая окрестность,
Утопать в пребывании здесь.
В неподвижности есть неизвестность,
И, быть может, движение есть.

Но пойми, разве мог я остаться? –
Это было бы хуже тоски.
Даже тени бесплотные мчатся,
Совершая смешные прыжки.

Перерыв в опытах

Узнаванье знакомого знака,
В бочке мёда известная ложка…
Птица в клетке тоскует, как кошка,
И, тоскуя, скулит, как собака.

За решётку хватаются лапы.
Попугай испугался: Куда ты?..
Погасили сигнальные лампы
И ушли ледяные халаты.

И печальная ждёт обезьяна
Повторяя чужую гримасу
Человека с лицом истукана,
Истукана с тоской обезьяны.

* * *
На дубах соловьями свистим,
Платим дань неизбежной природе:
То как будто куда-то летим,
То по кругу некруглому ходим.

Непонятного цвета весна,
Перепуганный рёв ледохода.
То ли наша природа бедна,
То ли это совсем не природа.

Безрассудная прелесть в очах
И совсем неподдельная боль…
Я люблю, чтоб немного очаг,
Я люблю, чтоб немного огонь…

* * *
Пейзаж несжатой взлётной полосы.
День похорон, как кораблекрушенье.
Огонь пожара, муть огнетушенья.
Часы идут, заведены часы.

Военно-полевой аэродром
Оставлен на покой, разжалован в погост.
Среди венков, цветов, крестов и звёзд
Тарелок звон и барабана гром.

Ещё не все, ещё не тишина.
Утихнет боль когда-нибудь, когда-то…
На памятниках имена и даты,
Глаза портретов, лица, имена.

Труба зовёт, куда она зовёт?
Сужаются широкие просторы.
Неслышные заводятся моторы,
Невидимый взлетает самолёт.

* * *
Не зовите друг друга «на вы»,
Наугад в темноте окликая.
Я от имени сорной травы
Бормочу и шепчу затихая.

Всё равно, и внутри и вовне
Мы живём в незнакомой стране.

Что за дивная участь и честь!
Неужели мы всё ещё здесь?

В ожиданьи несказанных слов,
В атмосфере непуганных снов?

Всё проверено: небо в окне,
Всё измерено: окна в огне.

Но в дыму различимы едва
Личных судеб лихие изломы.
Голоса, и стихи, и слова:
Треск и шорох палимой соломы.

Не иметь, не уметь и не сметь…
Времена друг на друга похожи.
Нужно вовремя только успеть
Громко крикнуть: Спасайся, кто может!

* * *
Уходят от нашего берега
Под шелест напутственных слов
Подобие чрева и черепа:
Эскадра воздушных шаров.

Уходят в невольном волнении,
Взрывая балласта мешки…
Воздушные, как привидения,
Неловкие, как индюки.

Ни места, ни времени нет у них,
Их ветры возьмут и умчат.
«До встречи на станции Сетунь!» –
Ребята девчонкам кричат.

Летят невесомы как будто бы
Летят: ни отстать, ни остыть…
Внизу Коммунарка и Бутово,
Суханово, сосны, кресты…

* * *
Всему на свете названа цена,
Но для меня январский снег – спасенье,
Для вас он просто хоровое пенье,
Великая Китайская стена.

Моя пустыня белая глуха.
Забыты все солдатские напевы.
Я помню лишь подробности греха:
Разноприродность яблока и Евы.

Начала нет и продолженья нет,
А только в снежном падающем прахе
Сливаются в один ненужный бред
Бессмысленные и ночные страхи.

Под белым флагом Севера и Льда
Всё достигает некого предела:
И схваченная на лету вода,
И временно оставленное тело.

* * *
Начало вечера. В глазах
Попутчика печаль степная.
Мы курим у окна. Казах
Молчит, о чём-то вспоминая.

В несвоевременной тоске
Непостижимой жизни знаки:
Татуировка на руке:
Рука, сжимающая факел.

Не озарит и не спасёт,
И не укажет путь, и всё же
Кому он этот свет несёт,
Неяркий свет на смуглой коже?..

Мы смотрим в пыльное окно,
Там, как живая, перед нами
Степь проплывает, как кино
И как поверженное знамя.

Вблизи – заснежены кусты.
Вдали.. Чего мы ждём оттуда?
Что там? Плывущие флоты
Или бредущие верблюды?

Что было? Будет? Неба синь?
Как жизнь одна вмещает странно:
Безводну даль полупустынь,
Безбрежны воды океана.

* * *
По углам расползается плесень,
По лугам растекается осень…
Будь, пожалуйста, кроток и честен,
Но, пожалуйста, всё же не очень.

Поздно. Улей уже растревожен,
Дальний лес по-другому раскрашен.
Уж пожалуйста, будь осторожен,
Если сможешь, то даже бесстрашен.

Дик и мрачен инстинкт разрушенья,
Неоглядны родные просторы…

Это только слова утешенья,
Неуверенный поиск опоры.

* * *
Станция, лето, заброшенный сад.
Ветки, и листья, и небо над нами.
Белые, в зелени, ходим кругами,
Может быть, просто идём наугад.

Неодолимое чувство свободы.
Медленный путь неизвестно куда.
поезд подходит, звенят провода,
Трубные звуки, гражданские оды.

Я ли не ждал тебя. Я ли не звал!
Следом за поездом эхо рыдает
Гулом железным, как будто страдает
Рельсов и поезда гулкий металл.

Ты заслоняешься слабой рукой…
Поезд подходит. Махнула рукою…
Помнит железо, что было рудой
И называлось Магнитной горою.

Помнит железо : огнём его жгли,
Лили рекой нестерпимого жара.
Помнят колёса, как лавой текли
И озаряли собой сталевара.

Примечание:
Статья Александры Козыревой о творчестве Ивана Макарова на сайте – страница „Критика и публицистика“:

Александра Козырева. О поэзии Ивана Макарова